Читаем Зверь из бездны полностью

Тихо, крадучись, продвинулся он по переулочку, вдоль стены дома, до угла, и мельком заглянул на балкон через листву винограда: Борис около женщины. Та плачет. Хотел позвать Бориса, но плач женщины смутил его: лучше переждать. Неловко. Можно испугать и… Осторожно, пятясь задом, снова ушел в переулочек и присел около шиповника. Огромная радость начинала трепетать в его душе. Совершенно пропал гнет страха и сомнений, и трепетное нетерпение играло в теле. Но кто: Вероника или Лада? Ссора с невестой или братское утешение истосковавшейся по нему Лады?.. Если это Вероника, то где же Лада? А ребенок? Ведь он звал «маму»… Лада! Это Лада? Она тоскует. Когда люди веселятся, тоска бывает еще горше. Может быть, оплакивает его, считая убитым…

— Отойди, зверь! Ты мне противен. Я не люблю тебя больше! — отчетливо прозвучал женский голос в ушах Владимира.

Нет, это голос не Лады. Пришла в голову несуразная мысль, дерзкая и поганая: Лада с Борисом — любовники. Сделался противен самому себе, гадливо отогнал мысль. Потом громко хлопнула дверь в комнатке, за слегка приотворенным занавешенным окном. Владимир опять приподнялся и вытянул шею, чтобы увидать, кто там, в комнате. Только на одно мгновение нарисовалось в глазах лицо женщины, похожей и непохожей на Ладу. Успел уловить что-то очень близкое, но короткие локоны по плечам и страдальческая мина около губ делали ее лицо непохожим на Ладу, и «близкое» померкло в этом новом и чужом. Страшный женский крик за окном оборвал мгновение — он присел и опустился наземь…

Теперь придут. Спрятался в шиповниках, чтобы успеть закричать, что это он, Владимир Паромов, а не вор и не разбойник… Но никто не приходил… Сделалось тихо-тихо. Море вздыхало внизу, и казалось, что кто-то пересыпал из мешков на пол маленькие камешки. Прошло несколько минут, и где-то близко стали поскрипывать по песку и гальке задумчивые, похожие на часовой маятник, шаги. Это, спустившись с балкона, прохаживался с папиросой во рту Борис, обуреваемый пьяной похотью разгоревшегося и оскорбленного зверя. «Заперлась!» Ну пусть покапризничает. Потом пройдет с ней. Бывали уже эти приступы не раз и раньше, а кончалось всегда по-женски: приступ тоски и злобы превращался в приступ страсти… Борис сознавал, что его мужская власть над этой изломанной женщиной безгранична. И это самочувствие наполняло пьяного человека самоуверенной гордостью и ожиданием скорого мужского торжества.

Шаги проскрипели, и около переулочка появилась темная мужская фигура. Да, теперь Владимир более не сомневался: это был его брат, Борис…

— Борис! Я это, твой брат, Владимир!

Темная фигура остановилась и тревожно громко спросила:

— Кто здесь?

Владимир повторил. Темная фигура мгновение постояла, как вкопанная, потом быстро скользнула от переулочка. Не понял? Не поверил? Не узнал голоса?

Пьяный Борис узнал голос брата, но это было так невероятно и странно, что не поверил своим ушам. Никого нет, только один голос брата. Голос брата, который, как он знал от друга и очевидца, расстрелян. Не верил Борис уже ни в Бога, ни в черта, но в этот момент его объял такой панический ужас, что он отпрыгнул от переулочка и, вбежав в комнаты, стал шарить на полке, где обыкновенно лежал револьвер. Он и сам не знал, зачем ему револьвер. Просто — инстинкт и застарелая привычка хвататься прежде всего за револьвер. Но вот и револьвер в руке, а он сидит в кресле и тяжело дышит, не решаясь снова идти туда, откуда послышался ему голос брата. К суеверному ужасу примешалось сознание страшной преступности перед памятью брата, и Борис потерял способность ничего не бояться. Что же это такое? Призрак мертвеца или пьяная галлюцинация, припадок белой горячки? Но он дважды слышал голос брата! Несколько минут Борис сидел с револьвером в опущенной руке и дрожал в лихорадочном страхе, не спуская глаз с двери на балкон. Дверь открыта. Там темнота и вздохи моря. Через деревья мелькают на небо звезды, и видно, как дрожат ажурные листочки листвы под ветерком. Точно черные кружева на темно-синем бархате.

Владимир напряженно думал, как ему быть. Боялся, что брат, не узнав его, поднимет тревогу или сам начнет стрелять в него. Он подошел к окну, раздвинул его створки и тихо сказал:

— Лада! Ты здесь?

Откинув рукой занавеску, увидел лежавшую около кровати женщину и опять сказал:

— Лада!

Женщина приподнялась, села, остановила взор на окне. Тогда он узнал ее и ласково и тихо сказал:

— Не пугайся, Лада! Это — я, Владимир, вернулся… Неужели не узнаешь?

Лада улыбнулась, провела ладонью руки около глаз и снова уставилась в окошко:

— Володечка. Пришел? — спросила она шепотом и стала манить его рукой, чтобы влез в окно.

— Ты меня, Лада, узнаешь?

— Да.

И опять стала делать рукой молчаливые знаки, чтобы лез в окно.

— А Борис здесь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Вечные спутники

Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки
Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

В эту книгу вошло практически все, что написал Илья Ильф один, без участия своего соавтора и друга Евгения Петрова. Рассказы, очерки, фельетоны датируются 1923–1930 годами – периодом между приездом Ильфа из Одессы в Москву и тем временем, когда творческий тандем окончательно сформировался и две его равноправные половины перестали писать по отдельности. Сочинения расположены в книге в хронологическом порядке, и внимательный читатель увидит, как совершенствуется язык Ильфа, как оттачивается сатирическое перо, как в конце концов выкристаллизовывается выразительный, остроумный, лаконичный стиль. При этом даже в самых ранних фельетонах встречаются выражения, образы, фразы, которые позже, ограненные иным контекстом, пойдут в народ со страниц знаменитых романов Ильфа и Петрова.

Илья Арнольдович Ильф , Илья Ильф

Проза / Классическая проза ХX века / Советская классическая проза / Эссе
Книга отражений. Вторая книга отражений
Книга отражений. Вторая книга отражений

Метод Иннокентия Анненского, к которому он прибег при написании эссе, вошедших в две «Книги отражений» (1906, 1909), называли интуитивным, автора обвиняли в претенциозности, язык его объявляли «ненужно-туманным», подбор тем – случайным. В поэте первого ряда Серебряного века, выдающемся знатоке античной и западноевропейской поэзии, хотели – коль скоро он принялся рассуждать о русской литературе – видеть критика и судили его как критика. А он сам себя называл не «критиком», а «читателем», и взгляд его на Гоголя, Достоевского, Тургенева, Чехова, Бальмонта и прочих великих был взглядом в высшей степени субъективного читателя. Ибо поэт-импрессионист Анненский мыслил в своих эссе образами и ассоциациями, не давал оценок – но создавал впечатление, которое само по себе важнее любой оценки. Николай Гумилев писал об Иннокентии Анненском: «У него не чувство рождает мысль, как это вообще бывает у поэтов, а сама мысль крепнет настолько, что становится чувством, живым до боли даже». К эссе из «Книг отражений» эти слова применимы в полной мере.

Иннокентий Федорович Анненский

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы