Зверь из бездны

— Кабы ты помоложе был, а то ведь тебе не меньше ста лет… Где уж тебе пешком ходить, тебе пора на печку! — сказала баба, потрогала мою самоварную ручку и заметила: — Ну и рука!.. На гвоздь тебя можно вешать за эту ручку!

Поговорили еще немного. Я хотел есть и спросил, нет ли у них хлеба. Они дали мне кусок розового хлеба и немного розового меду.

Я помазал хлеб медом и начал есть. И так было вкусно есть, что я засмеялся.

— Словно маленький! — сказала баба и стала еще намазывать мне хлеб медом.

— Старый — что малый! — сказал мужик.

Когда я поел и подкрепился силами, мужик с бабой предложили мне идти вместе:

— Тебе все равно надо идти через деревню Веселенькую! Пойдем, веселее будет!

— Кхе! Кхе! Кхе!..

— Ну покашляй, мы повременим…

Когда я покашлял, мы двинулись на гору. Тяжело было мне, старому, идти в гору, и баба пожалела меня:

— Ну-ка я тебя подержу за ручку-то!

И, схватив меня за самоварную ручку, баба тянула меня в гору.

Гора поросла маленькими деревьями, и меж них пробиралась наезженная узенькая дорога. Кое-где деревья были с дуплами, а кое-где торчали пеньки и было видно, что лесок рубили.

— Такой молоденький лесок, а его рубят, — сказал я.

— Какой молоденький: это старый лес!

— Такой низенький?

— Как низенький?

Странный лес: сосны и березы не более сажени высоты, а похожи на наши старые-престарые деревья. Впрочем, когда я взглянул на своих спутников, то понял, что лес вполне подходил к их росту: Мелюзге этот лес, конечно, представлялся огромным, таким, какой у нас называется дремучим…

Когда мы взобрались на гору, лес стал редеть, и скоро мы вышли на зеленую полянку…

— А вот и наша деревня Веселенькая! — сказал мужичок и показал рукой влево. Я посмотрел туда и увидал весело блестевшие на солнышке новенькие домики…

Деревня Веселенькая

Удивительная деревня! Только во сне могла бы присниться такая деревня… Домики ее были сложены из чисто обструганных сосновых бревнышек и напоминали раскладные избушки, какие дарят детям на елках… Все домики были крыты тесом, имели по два окошечка, по крылечку и воротам, украшенным замысловатой резьбой… Смотрелись эти домики до того весело, что при взгляде на них хотелось радостно засмеяться… И все пахли смолой, янтарной смолой, которая маленькими желтенькими капельками сверкала там и сям на крышах… Вот из таких-то веселеньких домиков и состояла деревня Веселенькая… В ней было три длинных улицы и несколько проулков; позади избушек, около узенькой речки, которую Мелюзга называла рекой Радостной, стояли маленькие бани и тянулись огороды с капустой, морковью, репой и прочим… Все здесь было так же, как в наших деревнях, только все в уменьшенном виде и все очень новенькое и веселенькое. Мелюзга ходила по улицам с улыбающимися лицами; ребятишки, как куклы, одни сидели на лужке, другие играли в ямки, третьи скакали верхом на палочках… Кое-где на завалинках сидели старушки с грудными детьми, которые никогда здесь не плакали, а как только рождались, так сейчас же начинали смеяться. Никто здесь никогда не плакал и не горевал, и нельзя было увидать в деревне ни одного печального лица…

— Зайдем в избу, поглядишь, как мы живем, — предложил мужичок.

Я согласился, и мы пошли вдоль улицы.

С удивлением я посматривал на эту улицу и сам начинал веселиться и улыбаться. В пыли, под тенью, сидели курицы, в траве, под заборами, спали свиньи, на лужке щипали траву белые лошадки… Если бы все они не шевелились, можно было бы подумать, что все это не настоящее, а принесено из хорошего игрушечного магазина… Или было похоже на то, словно смотришь на обыкновенную деревню в бинокль не тем концом.

Скоро мои спутники повернули к своему дому, и мы поднялись на крылечко. Мне приходилось нагибаться в дверях, потому что я был почти вдвое выше Мелюзги, и это обстоятельство, конечно, успело обратить на себя внимание здешних жителей. Первые заметили это игравшие на улице ребятишки.

— Ух, какой огромный старичище! — кричали они и сбегались со всех сторон, так что, когда мы вошли в домик, под его окнами уже толпилась масса детворы. Понемногу собирались к дому и взрослые, особенно бабенки.

Меня, как гостя, посадили в передний угол[73]. Встать во весь рост мне было нельзя, но сидеть было вполне возможно. Хозяйка, которую звали Смехуньей, хлопотала об угощении, а хозяин, которого звали Улыбой, занимал меня разговорами. За перегородкой висела люлька с ребенком, и оттуда все время несся детский смех, словно там щекотали живую куколку. Смехунья принесла розового творогу, розового молока с устоявшимися сливками, розовую булку…

— Что это все розовое у вас? — спросил я хозяев.

Смехунья переглянулась с Улыбой, и оба начали весело хохотать.

— Все-то вы смеетесь! — сказал я.

— Плакать мы не умеем, — ответил Улыба.

— А как же, когда кто-нибудь у вас умрет, — тоже не плачете?

— Зачем? У нас умирают весело: посмеется старичок с вечера, ляжет спать, заснет крепко и не проснется.

— Не хвораете?

— Никогда…