Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Он пытается собраться с мыслями. Не надо тебе думать. Тебе надо слушать. И впитывать. А от мыслей хорошо помогают картинки. С запахами и тактильными ассоциациями:

– С матушкой повидаться хочешь? Облобызаться, поликоваться, поручкаться… С курвой курвённой, блядкой блудливой. Вот прям из-под мужика чужого, ещё горяченькая, не просохшая и — к сынку любимому на грудь. Обнимает, прижимает, нацеловывает. Да вспоминает — как только что мужик с твёрдым хреном её за титьки дёргал да мял. А теперь туда же и сыночек… притирается. Замараться не брезгуешь? Вся сегодняшняя парилка да помывка — впустую.

Сработало: воображением обладает. Эк как его передергивает.

Парень опускает голову, мечется взглядом, ломает пальцы. А я продолжаю менторским тоном. Как о давно известном, очевидном. «Это ж все знают». Странно, что ты этого не уразумел.

– Оженили их тогда в Кучково с Андреем. Через месяц Андрей в поход ушёл. Пришёл к ней братец, дядюшка твой Яким, пощупал брюхо да сиськи. Решил, что порожняя ходит. Ну и… Дядюшки твои — твою матушку… в очередь без перерыва. Братья родные сестрицу младшенькую. Вот ты и выродился. Мало того, что от блудодейства, от измены жены венчанной, так ещё и от кровосмешения. Да не единожды. Да не от одного брата.

Множественное отцовство — в русле здешнего мировоззрения. Что в реале это… В «Святой Руси» генетика — не лженаука, она просто отсутствует.

Снова неотрывно смотрит на меня. В распахнутых глазах — паника, ужас, никаких мыслей. Стресс. Катастрофа. Полный бздынь. Все помороки забил. Теперь как в пьянке: «И сверху — отполировать».

– Трижды и четырежды преступное зачатие. И ты — плод сего. Изяслав, на тебе места чистого нет! На всём, на малейшем волоске твоём, на любом кожи кусочке, на каждой капельке крови — печать сатанинская. Отродье клеймёное. От пяток до макушки, от концов волос до мозга костей. Ты весь… в мерзости зачат, из мерзости сделан. То-то враг рода человеческого ликует! То-то бесы ныне в преисподней выплясывают! Исчадие непотребства многократного и злоизощрённого — в князьях русских! Наследник светлому князю Суждальскому, самому Боголюбскому! Он-то храмы божие на земле ставит, а сынок придёт — в вертепы бесовские переделает!

– Нет! Я никогда…!

– Да! Ибо природа твоя — такова! Ибо и зачат ты по наущению диавольскому! Промыслом врага рода человеческого. Суть твоя такова: слуга Проклятому. Даже не с рождения, ещё раньше — с зачатия. Даже ещё прежде — с умысла о том.

Кажется, парень совсем смят, размазан. Ни одной мысли, осознанного намерения. Растёкся в слизь душой. Готов к употреблению. Хоть вместо масла — на хлеб, хоть дёгтем — на сапог.

Нет. Нашёл за что зацепиться.

– А отец?! Отец про это знает?!

Да, для любящего и любимого сына, первенца, помощника и сотоварища в делах родителя, фигура отца — крепкий столп, души опора.

Я это уже проходил. С Вечкензой и Пичаем, например.

– Нет, не знает. Догадывается, подозревает. Но — не знает. И я то знание ему давать — не хочу. Потому что… — смерти подобно. Так-то — хоть какая-то надежда у него… Поэтому, когда после Москвы я Улиту от литваков вытащил, пока они её до смерти не заеб… не заиграли, то, ни слова не сказав Андрею, привёз её сюда. Где про её княгинство никто не знает, опознать её некому. Вроде — затихло всё. А тут — ты. Со своими…

– Я её отвезу! К отцу! Он точно вызнает!

– Дур-рак! «Отвезу». Матереубийцей стать хочешь?! Андрей же её казнит! Смертно и люто. Тебе этого надобно?! Отрубленную голову родительницы мячом по горнице покатать?!

Он смотрит на меня в ужасе. А я продолжаю.

– А заодно ещё и братоубийцей станешь. Или — сестро-убийцей.

Не понимает. Причём здесь братья и сестра? Объясняю. Чуть осклабившись сально.

– Ну, Изяслав, что ты как дитё малое. Ты ж сам видал. От таких игрищ — детишки заводятся. В животиках.

– А он… он — кто?

– Матушки твоей сношатель и брюхо-надуватель? Слуга мой, «ходячий мертвяк». Забавнейший, я тебе скажу, персонаж. Из него волхвы душу вынули и в кость сунули. Вот сюда.

Вытаскиваю из-за ворота, показываю костяной палец на гайтане.

Изяслав пытается сглотнуть, что-то сказать, а я продолжаю:

– Коль Софочка столь к делам безбожным склонна: измена, кровосмещение, разврат… да ещё и сана иноческого порушение… Сам, поди, слышал: клин клином вышибают. Одна чертовщина другой полно брюхо насуёт — глядишь, и чего праведного получится. Тебе — братец. Или — сестричка. Очередные. Из той же печки — свежий пирожок.

И, твердея лицом и голосом, убрав фривольный тон с сальными усмешечками:

– Везти Улиту в Боголюбово нельзя. Это — ей, матери твоей — смерть. А тебе — позор. На всю Русскую землю. Курвин сын, отрыжка похоти. В тайне такое дело не сохранить. Да хоть гридни твои — они её в лицо знают.

Представив подробности доставки экс-княгини в Боголюбово своим отрядом, пребывание её в одной лодке с ним, с его людьми, Изяслав хватается за волосы на висках, таскает себя из стороны в сторону, подвывает и мычит. Можно, наверное, уже выдавать прощальные напутствия, но мне надо ещё один кусочек вложить в эту мозаику.