Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ)

— Господин Воевода… мы… эта… может торк-то того… правый? А? Не, мы за тебя…! Помереть…! Завсегда! Вот как бог свят! Но ежели впустую… Может, ты нам лучше сброю какую дашь? А? Ну, там, щиты-копья, мечи-сабли… А то задарма сгибнуть…

Понимаю. Умирать по глупости начальства — особенно неприятно. Вот люди смысленные, витязи настоящие, Чарджи — вообще, от титьки оторвался — за саблю схватился. Оне ж-то разумеют. Авторитетные люди говорят: хрень. А мясом порубленным… невесело.

— Старшой-то у вас нынче кто?

Когда предыдущий образец полыхнул — прежний начальник команды и ещё пара работников — обгорели малость. Команда уже вчерне сформирована, я в таких случаях не мешаю выдвижению лидера. Мне крайне не хватает людей, способных брать на себя ответственность за коллективный труд. А будет дурить — уйму.

Здесь, как я вижу, в вожаках оказался странный мужичок. Со спины — юнец скалиозный. Ещё и ножку подволакивает. В лицо глянул — дядя хорошо в годах, с сединой уже. По говору — новгородец, по профессии — плотник. Был у Звяги в подмастерьях, недоделки устранял, за соединениями брёвен присматривал. Потом как-то начал командовать.

— Ну, я. Дрочило, Нездылов сын.

Кто-кто?!

Факеншит! Ну и имена. Двойной тёзка персонажа из самого раннего списка погибших с фамилиями:

«Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Дрочило Нездыловъ сынъ…».

— Запоминай. Дрочило. Блин. Нездылов сын. О-ох. Всё что инал сказал — правда. Но не вся. Есть способ. Чтобы вас в куски не порубали.

— Да ну? И какой?

— Убить ворогов прежде. Для того — дана вам вот эта машина. Сильнее её в мире оружия нету. Одна забота — применить с умом. Стукнуть ворога каменюкой по темечку. Прежде чем он до вас доберётся. Для того — углядеть его прежде. Прежде его изготовиться. Думать! Думать прежде ворога! Он ещё там у себя портянки мотает, а ты уже углядел, рассчитал, зарядил да стрельнул. И лежит твой ворог мёртвенький, бежит с него кровушка горячая. А как-чего для этого надобно — я тебе вечерком расскажу.

Мы просидели с ним не «вечерок», а всю ночь до утра. Рассказал он свою историю. Довольно обычную для здешних мест.

Несколько лет назад во время голода взял хлеба в долг. Отдать не смог. В прошлом году — умерла жена. Дочки у него уже выданы замуж — «отрезанный ломоть».

— Делаю я домовину для супруженицы. Тут приходит приказчик. От заимодавца-боярина. Иди, де, к господину на двор — столы к веселию изделати. Я тут… жену в последний путь… а он скалится, ехидничает, за рукав хватать начал. Ну я его топором и… После… Хозяюшке своей поклонился, прощения у покойницы попросил. Да и запалил подворье своё! Гори оно всё огнём! А сам — пошёл. Во-от… И пришёл сюда. А тут… журавель этот невиданный. Четырёхлапистый. А робяты, видать, в нем… не сильно понимают. Я — давай советы давать. Дык видать же! Как оно полетит. Ты, кстати, Воевода, зря велел ящики-то под груз кирпичами набить. Песком — куда как дешевле будет. И возить с собой пустыми можно — на реке, почитай, везде песок есть.

Требушет после выстрела и вправду похож на четырёхногого журавля: ноги — стойки опор, опущенный, чуть покачивающийся противовес — гузно, длинная шея — рычаг, болтающаяся туда-сюда праща на верёвке — змею поймал?

Мы поговорили о возможных улучшениях машины, о моём представлении её применения, об учебных стрельбах.

— Машине название дать нужно. Как думаешь? Вон, у кораблей-то у каждого своё имя есть.

— Тю! Да у нас в Новагороде — и ушкуи имени свого не имеют! Эт у тя, Воевода, заведено, а так-то…

— Как «так-то» — мне не интересно. Назовём его… Лев. Нам таких несколько надо будет. Этот — «Белый Лев». Грамотный? Возьмёшь дёгтя и выведешь крупными буквами. На стойках и на противовесах.

* * *

В РИ давать имена пушкам начали в XV веке в Германии — солдат воспринимает оружие, как живое существо. Часто имена были нецензурными. Сходно у Киплинга:

«Если мажут снаряды над их головой,

Не ругай свою пушку сукой кривой,

А лучше с ней потолкуй, как с живой,

И ты будешь доволен ею, солдат,

Доволен, доволен, доволен,

Солдат, солдат королевы!».

В России манера давать пушкам личные имена проявилась в Ливонскую войну: «Слон», «Медведь», «Лев», «Барс», «Лисица», «Собака», «Игнор (Единорог)», «Павлин», «Орел», «Аспид», «Медведь», «Волк», «Девка»…

На всем известную пушку по имени «Царь» наш требушет не тянет, но традициям русских артиллеристов я следую. Даже — до их возникновения.

В русской истории есть своеобразная закономерность: государи-реформаторы любили пушкарей, много с ними общались. Иван Третий и «стояние на Угре» с «тюфяками», Иван Грозный и взятие «порохом» Казани и Полоцка, Петр Первый с Азовом и Полтавской баталией…

Государи на Западе в эту эпоху гордятся своими требушетами не менее, чем ювелирными украшениям.

Разновидности этих машин получили в РИ красивые «импортные» названия: куяр, бризелла, мангонель… Увы, я обогнал современников, «в массы» пошло название, сложившееся у нас — «дрочило». По имени одного из самых успешных создателей и командиров такой установки.

* * *