Зверь (ЛП)

кто не мог достать мет в другом месте. Но... но... но, я встречал кучу людей, пока не

оказался здесь, которые несколько раз употребляли метамфетамин и понимали, что это не

для них. Я считаю, что можно изредка употреблять мет, да, но это плохая идея.

Я медленно кивнула.

73

— Это уже не тот вид зависимости, который был в 90-е, когда ты пробовал мет

впервые и вдруг уже был готов сделать все ради наркотиков. Это... происходит

постепенно. Зависимость становится проблемой, когда ты начинаешь думать, что мет —

это лучшее, что есть в твоей жизни, потому что ты готов на что угодно, чтобы получить

очередную дозу.

Зверь вздохнул.

— Что на счет кого-то вроде меня? Я никогда не буду употреблять мет снова. Это

может закончиться действительно плохо. Я не думаю, что смогу остановиться,

понимаешь? Кто-то другой, может, и смог бы.

— Понятно, — спокойно сказала я.

— Почему ты спрашиваешь об этом? — спросил он.

— Я думаю, что Кэнди делает это время от времени, но мне не кажется, что она —

наркоманка.

Зверь покачал головой.

— Я не такой, — сказал он. — Я имею в виду, что не собираюсь говорить о ней,

будто самый стойкий трезвенник или кто-то вроде этого, но я не думаю, что она

находится в зависимости.

— Ага, — сказала я.

— Матерью быть трудно, — произнес мужчина. — Это тяжелая работа. Внезапно,

когда появляется ребенок, все ожидают от тебя, что ты будешь великолепна.

— Думаю, да, — подтвердила я.

— В смысле, да, баловаться метамфетамином — не самая лучшая вещь, которую

может сделать родитель... но если торчком оказывается отец, то людей это волнует

гораздо меньше. Матери же приходится ставить своих детей превыше всего и посвящать

им всю свою жизнь. Даже если это никчемная жизнь, полная дерьма, они не должны этим

заниматься, так что «быть или не быть» — только их выбор.

Зверь моргнул.

— Понимаешь?

— Мне кажется, да, но я не хочу мириться с этим, — произнесла я.

— Вполне справедливо, — подметил Зверь, поглаживая рукой меня по волосам.

— Моя мама была великолепной, — сказала я, снова закрыв глаза.

— Да?

— Да. На самом деле, по-настоящему хорошей. Я любила кружева, поэтому она

пришила их на все мои платья, даже на те, которые мы купили в магазине. Отец говорил,

что так она меня избалует, но мама утверждала, что оборки — это просто небольшой

способ сделать мою жизнь лучше, и пока я была маленькой, хорошей, вежливой девочкой,

которая всегда делала уроки, она будет пришивать кружева даже на мои трусы, если это

сделает меня счастливой.

74

— И она пришивала?

— Ага, — сказала я и улыбнулась, так и не открыв глаза. — Небольшие оборки в

верхней части. Я плакала, когда мне в первый раз после ее смерти купили новое нижнее

белье, и на нем больше не было кружев.

— Это на самом деле, очень мило, — произнес Зверь. — Они были розовыми?

— Мне кажется, на них были нарисованы принцессы или что-то вроде этого.

Обычное белье, которое шьют для маленьких девочек.

— Я имею в виду оборки, — уточнил мужчина. — Они были розовыми, блестящими

или какими-то еще?

— Они были разными, — произнесла я. — Большая часть была бледно-розовыми

или белыми. У нее было два мотка кружев из хлопка, которые мама купила, когда мне

было четыре, она отрезала лоскутки и собирала их в складки разных размеров.

— Могу поспорить, что в первом классе ты была девочкой состоящей из одних

оборок, — сказал Зверь.

— В яблочко, — подтвердила я. — А еще она оставляла мне записки в коробочке

для завтрака. Домашняя еда и милые записки. Мама была... такой славной. Все казалось

намного лучше, когда она была рядом.

— Звучит именно так, — сказал он.

— Что на счет твоей мамы? — спросила я.

— Ну, я не был типом с оборками-на-нижнем-белье, — весьма серьезно произнес он,

и я открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

— Тем не менее, я могу поспорить, что тебе тоже нравилось что-то глупое, —

обвинила я.

— «Хот Вилс» (Прим.: «Хот Вилс» — маленькие игрушечные модели автомобилей),

— незамедлительно произнес он. — Я не мог заснуть, пока мои любимые «Хот Вилс» не

были составлены в ряд около меня, а затем я просыпался и плакал, потому что когда

переворачивался во сне, то больно натыкался на небольшие металлические машинки.

Я рассмеялась в голос.

— Дети такие смешные, — сказал Зверь.

— Ага, — произнесла я. — Карла провела шесть месяцев, таская пустую банку из-

под какао вместо плюшевого мишки. Она обнимала ее, любила и прятала под кроватью.

Это была ее любимая вещь в мире.

— Как вы, ребята, заставили ее остановиться?

Я отвернулась.

— В один прекрасный день она просто исчезла. Я думаю, что мой отец просто

выбросил ее. Одна из тех мелочей, которую он мог сделать, понимаешь?

— Ага, никто и не сомневается в этом, — сказал мужчина. — Давай не будем о нем

говорить. Что еще ты можешь рассказать о своей маме?

75

— Она на самом деле была хорошей. Я скучаю по ней. Каждый день.