Зверь милосердия

— Нет, не будем забывать. Лучше продолжим наши рассуждения. Версия со стервятником, улетающим в лес с револьвером, нам не подходит. Не устраивают меня также мальчишки или бродяги, крадущие револьвер у трупа с широко раскрытыми глазами. Это, однако, не означает, что нет другого разумного объяснения исчезновению револьвера. Если мы как следует пошевелим мозгами, то возможно, найдем его.

Я сказал:

— Мысль о сообщнике тоже отпадает. Я имею в виду человека, который согласился бы после самоубийства Курта прийти и забрать оружие.

Лицо Фрэнка оставалось задумчивым. Он сказал:

— Боюсь, в нашем случае полностью исключать сообщника нельзя. Видишь ли, если он покончил с собой, многие могли с пониманием и сочувствием отнестись к его поступку. Правда, есть немалый риск угодить в тюрьму. Известны случаи, когда друзья помогали самоубийцам, но при совершенно иных обстоятельствах.

— При каких? — спросил я.

— Ещё вчера я твердо верил, что самоубийства с сообщником не бывает, если речь не идет о коллективном самоуничтожении.

Но я забыл о деле Винкельмана. Оно имело место пару лет назад здесь, в Тусоне, ещё до того, как мы стали работать командой. Мы расследовали его вместе с Джеем.

— Я о нем не слышал. А что там произошло?

— Один местный житель, Эрнст Винкельман, умирал в больнице от туберкулеза желудка. Это мучительная болезнь, она причиняет больше страданий, чем рак, и также неотвратимо кончается смертью. Но умер он несколькими неделями раньше, чем прогнозировали доктора. После смерти сделали вскрытие и пригласили нас. Летальный исход был вызван двумя дюжинами таблеток снотворного — дормизона. При госпитализации больной таблеток с собой не имел, а в больнице этого снадобья не было. Выходит кто-то принес ему их с определенной целью.

— Выяснили кто?

— Мы не сомневались, что таблетки принесла жена. Практически она была его единственным посетителем. В Тусоне они появились недавно и обширных знакомств завести не успели. Во всяком случае, близких друзей, которые ради него пошли бы на риск, у них в городе не было. Пройти проверку на детекторе лжи жена отказалась, заявив, что не верит этому прибору. Между прочим, такая отговорка типична для всех, кто боится разоблачения. Но она решительно отрицала свою причастность, и действительно, связи между ней и снотворным так и не удалось установить. Я был только рад этому. Нельзя отдавать человека под суд за подобный поступок.

— Понятно, — сказал я, — там дело обстояло иначе. Больному требовалась помощь со стороны, а Стиффлер… Послушай, Фрэнк, мне только что пришла в голову интересная мысль. Не купил ли Курт револьвер после аварии? После, а может быть, и до нее. В Тусоне он жил всего четыре месяца, и если кто-то продал ему оружие, то обязательно опознает покупателя по фотографии.

Вытащив из кармана пачку, Фрэнк протянул мне одну сигарету, а другую сунул себе в рот. Я достал зажигалку, и мы закурили. Фрэнк сказал:

— Что ж, стоит попробовать. Обход оружейных лавок займет пару часов, не больше. Во время доклада кэпу предложим включить этот пункт в оперативный план на завтра. Если узнаем, что Курт покупал револьвер калибром двадцать два миллиметра, версия самоубийства ставится более реальной. Особенно если приобрел он его после аварии. Но куда всё же могло подеваться оружие?

— Думаю, кэп одобрит наше предложение, — сказал я. — Только возможности самоубийства он не допустит ни на миг. У него не такое богатое воображение, как у нас. Скажем лучше, что хотим проверить, кому за последние четыре месяца продавали в Тусоне револьверы двадцать второго калибра.

— Хорошая мысль, Рыжик. Кто знает, может, одним из покупателей был Медли? Хотя не думаю, для него это было бы слишком примитивно.

— Ты прямо зациклился на старике, Фрэнк. Подумай, какой для него был смысл убивать парня?

— Скажи тогда, для кого это имело смысл? — возразил Фрэнк. — Ну ладно, давай заканчивать с соседями Курта.

Мы опросили всех жителей квартала, где находился дом. Не больше дюжины человек знали его в лицо. Ничего нового из их рассказов к прежним сведениям мы не добавили. Никто не видел Стиффлера во вторник после шести вечера. В 16.40 мы сели в машину и поехали в управление докладывать кэпу о проделанной работе.

Кэп Петтиджон не выказал радости, прослушав наш короткий отчет.

— Значит, — хмуро сказал он, — с автобусной остановки он отправился прямо домой, заглянув лишь в бакалейную лавку. Поел дома. Затем снова ушел, и никто этого не видел?

— Из тех, с кем мы разговаривали, — никто, — подтвердил Фрэнк и сказал: — Вот список адресов, где нам не открыли. Всего несколько домов. Но во многих случаях мы разговаривали с женщинами, главы семейств были на работе. По этим адресам мы заглянем снова — либо вечером, либо в выходные.

Кэп снова нахмурился: