Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

«Горожане, даже не работающие непосредственно в рудниках, приветствовали друг друга словами «gluckauf» («Счастливо выбраться наверх!»). Несчастные случаи в рудниках и гибель шахтеров были постоянными спутниками рудокопов, получавших мизерную плату за свой поистине каторжный труд. Недельный заработок рудокопа был 18–27 грошей, из которых несколько грошей уходило еще на свечи для шахты, которые рабочий приобретал за свой счет» [75, с. 175].

Ломоносов, попав в это царство безпросветного примитивизма, просто не мог не обратить внимания на:

«…черты отсталости иностранной техники, которые она влачила за собой как наследие неизжитого средневековья» [75, с. 180].

«В своих «Первых основаниях металлургии» Ломоносов вспоминал виденных им в Саксонии «малолетних ребят», которые, «несмотря на нынешнее просвещение, еще служат на многих местах вместо толчейных мельниц», то есть толкут и растирают насыщенную серой и сурьмой руду. Тогда как, замечает Ломоносов, легко было бы сделать для этого механические приспособления наподобие мельниц: «для лучшего ускорения работы и для сбережения малолетних детей, которые в нежном своем возрасте тяжкою работою и ядовитой пылью здоровье тратят и на всю жизнь себя увечат»» [75, с. 180].

«Чем дольше жил Ломоносов за границей, тем отчетливей видел он повсюду проявления косности, невежества, нищеты и рабства» [75, с. 180].

Но у немцев были еще только лишь цветочки той самой западной цивилизации, которую столь упорно хотел усадить на тело России Петр. Ведь и во всех иных даже самых теперь наиболее расхваливаемых странах Запада их пещерный примитивизм распространял и пещерные порядки:

«…в той самой «цивилизованной» Британии всего двести пятьдесят лет назад шотландские шахтеры работали в рабскихжелезных ошейниках, а за кражу вешали детейлет 12–14» [15, с. 535].

Но и в самой Англии борьба с «перенаселением» велась никак не менее кровожадно. Вот чем отмечен там момент поворота к этому самому их сегодняшнему «прогрессу», когда, по их же выражению, «овцы съели людей»:

«Крестьяне, лишенные земли, превратились в пауперов-нищих, согласных работать на капиталистических предприятиях за гроши, лишь бы не сдохнуть с голоду. Тех, кто не хотел работать на новых хозяев и продолжал бродяжничать, казнили безжалостно. Англичане в пору первоначального накопления вешали детей за украденную булку…» [45, с. 15].

И вот где лежат истоки их жизнеустроения, столь выглядящего для нас непривычным. Ведь Запад принято теперь только расхваливать на все лады:

«В царствование Генриха Восьмого (1509–1547) более 72 тысяч человек (около 2,5 % всегонаселения страны) было казнено за «бродяжничество и воровство»… эти «бродяги и воры» — согнанные с земли крестьяне…

И стратегическая задача была выполнена — созданы огромные поместья «нового типа», где на чужой земле работали наемные батраки (До сих пор в Англии более 95 % тех, кто непосредственно работает на земле — арендаторы)»[15, с. 536].

Не размягчились их нравы и к «просвещенному» XIX веку:

«…по тогдашним британским законам смертная казнь полагалась по 69 статьям уголовного кодекса, в том числе за кражу любой собственности стоимостью больше 6 пенсов, и за действия, которые мы сейчас назвали бы «мелким хулиганством», а тогдашний британский закон называл иногда «угрозой общественному спокойствию» [ну это вновь фем — уже в XIX веке!  — А.М]. Само представление о том, кто такой «преступник» и «уголовник», весьма своеобразно в государстве, где 20-летнего парня могут приговорить к смертной казни за то, что он украл овцу (стоимостью в шиллинг, то есть в 12 пенсов), чтобы сварить бульон умирающему отцу; где девушку 16 лет, дочь боевого офицера, погибшего в Индии, публично секут плетьми и приговаривают к 25 годам каторги…

Парень не взошел на эшафот только потому, что его отправили в Австралию (его отец тем временем умер, так и не поев перед смертью горячего).

А его будущая жена, совсем молоденькая девушка, офицерская дочь, попадается на том, что вместе с двумя подружками украла у богатой старухи шаль стоимостью 10 пенсов. Девушки умоляют судей снизойти к ним: всем трем, дочерям вполне почтенных, но умерших родителей, стало буквально нечего есть. Они не могли найти никакую работу и несколько дней до «преступления» слонялись по улицам без кола и без двора, не имея и куска хлеба. «Порядочные девушки работают! — обрывают их присяжные, и их вердикт звучит: — Виновны по всем пунктам!» Судья буквально набрасывается на девушек, стучит на них кулаком и ведет себя так, словно к нему привели самых страшных рецидивистов со всей Англии, а не перепуганных голодных девчушек. Единственное, о чем спорят судьи и присяжные: украли они на десять пенсов и подлежат смертной казни! Но, с другой стороны, их трое… Значит, каждая украла всего на три и три десятых пенса, так? Значит надо не казнить, надо избрать другое наказание. Только эта формальная логика, а вовсе не объяснение их обстоятельств спасает девушкам жизнь [82]» [14, с. 219–220].