Зверь с той стороны

Тягучим рывком распахнулась дверь. Три человека в камуфляже, со скрытыми под чёрными вязаными масками лицами, возникли за нею. Вплыли внутрь комнаты, словно привидения стиля «милитари». Семеня полусогнутыми ногами, грозя стволами коротких автоматов, двое крайних двинулись к Никите, заходя с разных сторон, а средний припал на колено и разинул в командном крике рот. Ещё один камуфлированный автоматчик сонной, медлительной щукой нырнул в окно, плавно перекатился через плечо и грубо упёр оружие Кате в обнажённый бок, проминая нежную кожу до кости. Никита начал подымать руки. Значительно быстрее, чем могли уследить автоматчики. Когда они заметили, что в кулаках у него зажато по гвоздю, было уже поздно. Гвозди обрушились, пробив камуфлированным головы. Гребковым движением отшвырнув в стороны мёртвых солдат, стелясь, распластавшись по полу, Никита стремительно заскользил в сторону командира. И уж не дополнительные ли паучьи ноги выросли у него из лопаток и поясницы, заработали, приближая проворное чудовище к следующей жертве? Запоздало отреагировавший командир нажал на спуск. Из автоматного ствола вырос длинный бутон огня, раскрылся, выпуская прятавшихся там смертоносных жуков. Они горячей цепочкой повисли в воздухе, распугивая мотыльков с зеркальными глазами. Солдат, контролировавший Катю, повернул голову на звук выстрела. Тонкая девичья кисть с зажатой в бледных пальцах бритвой пересекла его лицо под бесполезной маской, нарисовала на горле узкую тёмную черту, пала на руки, перерубая запястья. Автомат его дёрнулся, добавив несколько жуков-пуль к уже летящим, уже севшим на стены и уже вгрызшимся в стены. Командир камуфлированных, не переживший лобового столкновения с Никитой-монстром, лёг на пол, съежился — и больше не шевелился.

Никита вернулся к раскладушке, втягивая лишние конечности, и деловито выдернул гвозди из мёртвых солдат. Выплеснулось тёмное. "Скелеты тараканов", и «хорьки», и бабочки с ажурными крыльями облепили трупы, забыв о вражде. Из пола полезли дрожащие соломенные ростки, заплетая мертвецов в золотистые корзины, проигнорировав лишь командира. По-видимому, он был ещё жив. Показалась алая многоножка, до сих пор не расставшаяся с крысиным хвостом. Невозмутимая Катя снова поднесла к Костиному лицу кровоточащую грудь.

Костю затрясло. Наступила небывалая, болезненная эрекция. Кто-то, холодный и омерзительно-гибкий как толстая змея, начал шевелиться в нём, рваться наружу, царапая ногтями неподатливую кожу. Нарождающийся гад противно скрипел зубами от натуги, и этот звук был единственным, который слышал бедный Костя. Не в силах терпеть подобного издевательства, он отчаянно рванулся. Проволока лопнула, шпигорь со скрипом, слышимым не ушами, а занывшими костями, медленно вышел из стены. Катя отшатнулась, споткнулась о мёртвого солдата и неловко села на пол.

Он стоял над испуганной Катей на руках. Непривычная поза оказалась на удивление удобной. Его ещё покачивало, рана от гвоздя ещё саднила, но звуки стали уже возвращаться, и шевеление внутри ослабло, и стала крепнуть уверенность в собственных силах. Бабочки снялись с трупов, окружили его трепещущим хороводом. Их глаза составили бесконечный, замкнутый зеркальный коридор. Он всмотрелся в зеркала, отмечая, что тело претерпело некоторую трансформацию. Отражаемое существо было коротконого и косолапо, ибо ногами ему служили Костины руки. Гениталии его, произошедшие из бывшей Костиной головы, были огромны, торс — худ и костляв, но клубковато-мускулист, бледен и жилист. Острые лопатки выпирали подобно зачаткам крыльев по сторонам мелкогребенчатого хребта — низко, едва ли не на уровне поясницы. Сильные, чрезвычайно длинные руки с кочковатыми локтевыми суставами, поднятые и разведённые в стороны, прятали меж вздувшихся мощью плеч крошечную, безобразную, горбоносую головку, обязанную рождением бывшим половым органам. Впрочем, головка быстро росла, приобретая вполне привлекательные человеческие черты — твёрдые и резкие, но утонченные. Он сделал несколько шагов. Выпуклые глаза-зеркала бабочек сообщили, что движения его похожи на птичьи. Он опустил руки и повернул голову — новую голову — к окну. За окном стоял милицейский «уазик» с распахнутыми дверями; он был пуст. Рядом с автомобилем покашливал зелёно-голубой мотоцикл с коляской. Дядя Тёма стянул с головы шлем, прижал его к груди и с почтением наклонил голову. На лице мотоциклиста было написано торжество.

Подняв глаза, существо, в котором всё меньше и меньше оставалось от Кости, обнаружило, что солнце село уже наполовину. Разрывы в облаках затянулись практически повсеместно, но участок, сходный с тестообразной рожей, сохранился, и образина кривила огненный рот в сумрачной ухмылке. "Неужели это будет заключительным впечатлением, с которым я уйду из жизни?" — подумал Костя с мимолётной печалью.

Так бы оно и оказалось, кабы не Музгар.