Зверь (сборник)

Вечером, когда дети раздевались перед сном, его брат Рэд увидел почерневшие рубцы, которыми Ян был покрыт с головы до ног; объяснение было неизбежно. Врать он не умел, так что родители узнали о его дурном поступке, и к полученному наказанию добавились новые, весьма суровые. Назавтра была суббота. Ян наколол обычную для этого дня двойную порцию дров и, избитый и страдающий, отправился в то единственное место в мире, где был счастлив. По мере того, как он углублялся в лес, его настроение улучшалось. Он уже мечтал, как устроит в своей хижине очаг и сложит трубу. Ян прошел секретной тропой, которую устроил, чтобы придать своей тайне дополнительный вес. Затем пересек поляну и был уже совсем недалеко от цели, как вдруг услышал голоса — громкие грубые голоса, — исходившие из его хижины! Ян подкрался поближе. Дверь была распахнута, и внутри, в его драгоценном доме, трое бродяг играли в карты и по очереди пили из бутылки. На земле подле них валялось его ожерелье, разобранное на части, которые бродяги использовали как фишки для покера. В костре, разведенном у дверей, догорали его лук и стрелы.

Бедный Ян! Его твердое намерение любую беду переносить так же стойко, как индеец переносит пытки, помогло ему выдержать наказание в школе, помогало и тогда, когда его наказывали дома, но это было уже слишком. Он забился в уединенное место, бросился наземь и плакал от горя и гнева; если бы он мог, то убил бы этих троих. Через пару часов, весь дрожа, он вернулся к хижине — чтобы увидеть, как бродяги покончили с картами и выпивкой, разрушили испоганенную ими хижину и ушли.

Самое прекрасное, что было в его жизни, исчезло; король был лишен короны и трона. Ощущая каждый рубец, каждую царапину на теле, Ян уныло поплелся домой.

Заканчивалось лето. Затем пришла осень, дни стали короче, задул холодный ветер. Ян теперь не мог навещать свою лощину, как бы ему ни хотелось. Зато он больше времени посвящал учебе; книги стали его единственной отдушиной. Он работал больше, чем когда-либо, и в школе заслужил почет, однако дома, где главными ценностями были набожность и почтительность к родителям, на его успехи не обращали особого внимания.

Учителям и некоторым ученикам бросилось в глаза, что Ян сильно похудел и стал бледнее обычного. Он никогда не выглядел здоровяком, а сейчас производил впечатление болезненного ребенка, однако дома перемен в нем не замечали. Все мысли матери были только о разгильдяе — младшем брате Яна; за последние два года он лишь пару раз поговорил с ней мирно. У Яна щемило сердце, когда он по утрам уходил из дому незамеченный, тогда как его непутевого братца целовали и говорили ему ласковые слова. В школе же дело обстояло наоборот. Именно Ян был гордостью директора. Карикатур он больше не рисовал, так что учителя осыпали его похвалами и твердили, что та порка спасла бледного отличника.

Ян все худел и тосковал, пока не наступило Рождество. К тому времени он полностью обессилел.

— У него запущенная чахотка, — сказал доктор. — Дольше пары месяцев не проживет.

— Но он должен жить! — всхлипывала его мать, мучимая угрызениями совести. — Должен, о господи, он должен жить!

И внезапно пробудившаяся материнская любовь сотворила чудо. Умелый врач делал все возможное, но именно мать спасла Яну жизнь. Она не отходила от него ни днем, ни ночью; вызнала, что он любит, и пыталась всячески угодить ему. Она молилась у его постели и часто просила у Бога прощения за то, что не обращала на сына внимания. Так Ян впервые познал материнскую любовь. Почему раньше он был матери безразличен, Ян так и не понял. Она просто была переменчива в чувствах и настроении, но теперь наконец заметила и его одаренность, и целеустремленность, и серьезность, и стойкость.

XIII. Рысь

К концу зимы Ян снова окреп. Теперь он использовал свое внезапно приобретенное положение маминого любимца, чтобы доставать книги. Библиотекарь, человек широкого кругозора, ведущий собственную войну за умы, заинтересовался им и дал ему несколько книг, которые он сам бы не раздобыл.

Наиболее важными из них были «Орнитология» Вилсона и «Об индейцах для школьников». Они походили на родник, внезапно забивший в пустыне и дающий ей живительную влагу.

В марте Ян быстро поправлялся. Теперь он мог долго гулять и один снежный день полностью провел вне дома вместе с собакой брата. Они взобрались на холм. Воздух был свежий, бодрящий, Яну шагалось неожиданно легко, и, хотя сначала у него такого намерения не было, он отправился по направлению к Гленьяну. Заметив, куда идет, он, впрочем, не свернул, влекомый давнишней своей любовью к этому месту. Тайная тропа теперь, когда деревья стояли голыми, выглядела не столь уж тайной, но лощина показалась ему такой же родной, как и раньше, когда он вышел на более широкое место.

И тут он увидел на снегу четкий и совершенно свежий след. Он был пяти дюймов в ширину, достаточно велик для медвежьего, но отпечатков когтей или подушечек пальцев на нем не было. Шагал неизвестный зверь не очень широко, и следы были слишком неглубоки для медведя.