Заявив, что идет в бакалейную лавку, Бидди за углом встретилась с Яном, и они отправились в поход. Не имея совершенно никакого уважения к такой материи, как право частной собственности, Бидди показывала Яну, как снимать с черемухи кору.
— Не снимай ее вокруг ствола, — говорила она, — это дурная примета. Бери только с солнечной стороны.
Наконец, сложив куски коры в корзину, они вернулись домой. Там Бидди счистила верхний слой коры, нарезала получившиеся куски помельче, заполнила ими кувшин, залила водой и оставила настаиваться на неделю. Настой стал темно-коричневым, горьким на вкус; он душисто, пряно пах.
— Ужасно полезная штука, — твердила Бидди. — Бабуля всегда держит легочный бальзам под рукой. Он спас много людей. Был такой Бад Эллис, так доктора от него отказались. Сказали, у него ни одного целого легкого не осталось, и он пришел к бабуле. Раньше он над ней вечно насмехался, но тут сильно напугался. Сначала бабуля его прогнала, но потом увидела, что он и правда очень болен, сжалилась и научила его варить легочный бальзам. Он должен был делать по два галлона за раз и приносить ей, а она правильно готовила его и настаивала, и когда от принесенного оставалась половина, давала ему. Так вот: через шесть месяцев он был здоровехонек.
Бидди принялась каждый вечер жаловаться, будто чувствует что-то в груди. Эти чувства можно было унять лишь стаканчиком-другим легочного бальзама. По-видимому, ее состояние было критическим, поскольку однажды вечером, приняв несколько порций столь необходимого ей бальзама, Бидди, похоже, несколько тронулась умом. Она начала ругаться с хозяйкой, и к концу месяца ее место заняла другая прислуга, не такая интересная Яну.
Из этого происшествия Ян мог бы извлечь много уроков, как полезных, так и вредных, однако извлек лишь один: кора поздней черемухи — отличное лекарство. Семейный врач подтвердил, что это действительно так, и Ян присоединил это драгоценное знание к тем, что у него уже были.
Теперь он знал, как выглядит черемуха, и с удивлением обнаружил, что вокруг ее растет довольно много, в том числе в его собственном Гленьяне. Это навело его на мысль: сесть и записать названия всех деревьев, которые он знал; и, сделав это, он поразился тому, сколь мало знает и сколь не уверен в своих знаниях. В его списке значились:
Ян слышал, что индейцы могут назвать любое лесное растение и рассказать о его свойствах, и теперь он задался целью достичь того же.
Однажды он увидал на берегу реки сложенные горкой пустые раковины беззубки, иначе называемой «двустворчатый моллюск». Сами по себе эти ракушки встречались довольно часто, но почему их такое количество и все они особым образом помечены? Вокруг кучки ракушек отчетливо виднелись следы и странные отметины. Их было так много, что найти среди них четкий, не затоптанный другими след оказалось непросто, но Яну удалось это сделать, и, памятуя историю со следом енота, он зарисовал увиденное. Эти следы совершенно точно оставил не енот: они были слишком маленькие. Ян не нашел никого, кто знал бы ответ на его вопрос, однако однажды ему посчастливилось самому увидать таинственного коричневого зверька, маленького и толстенького, который сидел на берегу и поедал беззубку. Когда Ян приблизился, зверек нырнул в воду, и Ян узнал его по длинному тонкому хвосту: это была мускусная крыса, он видел ее чучело в витрине магазинчика таксидермиста.
Вскорости он понял, что чем внимательнее изучаешь следы, тем больше новых животных обнаруживаешь. Встречались и совершенно таинственные следы, которые Ян зарисовывал, а рисунки откладывал в долгий ящик, надеясь, что когда-нибудь раскроет их секрет. Один из самых загадочных следов впоследствии оказался следом массасауги[20], а другой, как выяснилось, принадлежал всего-навсего спешащему на водопой американскому ворону.
Прибавлялось и диковинок, которые Ян собирал в своей хижине, и они становились все интереснее. Он все больше обживал хижину, она отныне несла на себе явный отпечаток его личности. Теперь, когда растительность вокруг нее снова выросла, хижина оказалась надежно скрыта от чужих глаз, и Ян восхищался ее дикарской уединенностью и загадочностью; он бродил по лесам с луком и стрелами, прицеливаясь в хихикающих над ним белок, словно хотел поразить их насмерть, хотя, вне всякого сомнения, приключись такое на самом деле, он бы сожалел об этом ничуть не меньше самих белок.