Зверь (СИ)

Столько темных, мрачных месяцев, столько дерьмовых ночей, выворачивающих душу своим одиночеством, и все потому, что Филатов решил не сообщать мне о реабилитации в клинику? Это ведь его мать оплатила лечение, очевидно же.

Боже… я поеду. Но там убью этого недоумка. Собственными руками убью…

***

«Все мои игрушки, мама, разметало ураганом, нету больше сказки, мама, мама…»

Агата Кристи «Ураган» ©

В тот день стояла какая-то слишком жуткая погодка. Мелкий дождь швырял капли мне в лицо, а небо и не думало освобождаться от гнета тяжелых облаков. Стало сыро и промозгло. Или это особенный климат Германии?

Пройдя пропускной пункт лечебницы, где мне пришлось задержаться по причине заграничного паспорта, я, наконец, вошла в светлое здание и тут же была встречена приветливой молодой женщиной в форме секьюрити. Она заговорила со мной на немецком, но я, протянув ей пропускную карточку, ответила по-русски:

— Извините, мне нужен Филатов. Вадим Филатов.

Та кивнула, расслышав фамилию — наверное, уже предупредили, — и что-то проговорила в рацию. Видимо ответили согласием, и женщина, махнув мне головой, пошла через холл к лифтам.

Мы вышли на четвертом этаже. Там сопровождающая меня сотрудница окликнула мужчину в белом халате, а сама отправилась обратно к лифту.

Я снова назвала фамилию Вадима, и доктор заговорил на русском, но с акцентом:

— Вы родственница?

— Нет. Я… я его девушка.

— Окей, — кивнул мужчина. — У нас часто бывать пациенты из вашей страны. Идемте.*

— Данки шон, — выпалила я, и доктор улыбнулся.

Признаться, если бы все больницы в Беларуси были такими, как этот реабилитационный центр, я, пожалуй, не выписывалась бы из них. Светлые стены, паркет на полу, все отделано по последнему слову моды. Ни намека на «совковый период», как у нас. Тут была Европа во всем. Пахло отнюдь не медикаментами или мочой пациентов, а чем-то приятным, вероятно, освежителем воздуха. Более того, приоткрытые окна в небольшом холле у административной стойки впускали в помещение дурманящий запах весеннего дождя. И хотя до этого весь мир казался мне чем-то удручающе-негативным, то в этом месте веяло надеждой и верой в лучшее будущее.

Доктор сам лично провел меня по коридору, что-то поясняя о состоянии Фила, а я ни черта не могла разобрать в этих терминах и диагнозах — мое сердце уже отстукивало темп марша. Лишь поняла, что Вадим дважды воровал таблетки и срывался. Здесь не был тюремный режим содержания больных. Они могли собраться и уехать.

— Вы в порядке? — донеслось до меня, и я, моргнув, подняла глаза на мужчину, немного удивляясь. — Вы бледная.

— О… — выдохнула я, облизнув пересохшие от волнения губы. — Да, да, конечно. Все отлично.

Тот кивнул и распахнул незапертую дверь. Ого, у нас еще и решетки на окна поставили бы. А здесь…

Я увидела его. Мое сердце подпрыгнуло к горлу.

Вадим сидел на подоконнике и, приоткрыв окно, курил. Доктор цокнул и заговорил с Вадимом на немецком. Тот пожал плечами, но от меня так и не оторвал пристального взгляда.

Он изменился. Похудел. Темные волосы теперь были пострижены чуть короче, но все так же выглядели взъерошенными. Бледное лицо с черными глазами, в которых светилась уверенность в своих действиях, уверенность во всем, и тонкие пальцы, что стискивая сигарету, прижимались к губам. Тем самым — полным, выразительным губам. Высокие скулы стали выделяться еще резче за счет худобы, но он все равно был по-прежнему привлекателен.

Док вышел.

— Зачем ты так, Вадим? — произнесла я, обещая себе не плакать, но голос дрогнул. — Я ведь жила с уверенностью, что ты мертв.

— На самом деле, Мария, ты жила с этой уверенностью и до моего отъезда, — Фил затушил окурок о пепельницу и спрыгнул с подоконника.

Резко сунул руки в карманы брюк, так, что я поняла — сжал их в кулаки. В том, что Вадиму было паршиво, сомнений не возникало. Он немного дрожал и сутулил плечи. До сих пор Фил боролся со своими демонами. Он еще не был готов для возвращения в реальность.

— Я… — сглотнул, ощупывая глазами все, что отражалось на моем лице, — я не мог иначе.

— Ты веришь, что это поможет? Ты веришь в то, что именно здесь тебе помогут?

— Нет, — ответил честно. — Но знаю, что так я смогу хотя бы ненадолго сделать тебя счастливой. Ты этого заслуживаешь.

Я покачала головой, всеми силами сдерживая порыв броситься Филатову на шею.

— А что потом? — посмотрела на Вадима с тоской, лишь в этот момент осознавая, что вот он — жив, пусть не совсем здоров, но, боже, он жив!

Вадим осторожно приблизился, как и прежде обволакивая меня своим темным взором, и проговорил с нескрываемой злостью:

— Плевать. Плевать на все. И на потом, и на сейчас, и на прошлое плевать. Даже если меня засосет снова, я все равно буду возвращаться ради тебя, — стиснул мои плечи. — Мария… — понизил голос, а в глубине его глаз заплескался страх, от чего мне стало не по себе. — Мне снова хочется сорваться, но пока я помню о тебе, не делаю этого. Мерзко и очень паршиво. Но ты ведь здесь. Значит я справлюсь…

— А родители? — проявила я настойчивость.