Зверь в Ниене

На низких воротах, навешанных на хлипкие столбы, сидела, как никто не позволяет ни сам себе, ни родители, ни прочие люди, Линда-Ворона. Годов не менее пятнадцати, она выглядела младше и вела себя не как подобает порядочным. Днём Линда укрывалась в избе и слыла искусной портнихой. Она была слаба главою и оказалась загнана беспощадными сверстниками под кров дома, где преуспела в сосредоточении кройки и шитья. По ночам, когда все злые глаза и языки прятались, Линда вылезала и расцветала. Она любила сидеть на воротах и на ветвях берёзы, что росла во дворе. Малисона она не боялась, потому что чуяла его благорасположение ко всем тварям божиим.

— Вылезла на насест, — немедленно сказал Герман.

— Ты ступай… поодаль, — тронул его за плечо Малисон и отправил в свободное плавание. — Мы их беречь должны.

Герман отчалил, а Малисон перешёл на сторону, где сидела девочка и, приподняв алебарду, дабы мирно ставить древко на землю, как пушинку, поравнялся с соседкой. Молвил негромко, чтобы не спугнуть:

— Здравствуй, Линда.

— Я — ворона, — немедленно откликнулась девочка и даже развеселилась, что бывало с ней нечасто, и стала раскачиваться взад-вперёд, крепко держась за воротину и повторяя: — Я ворона, я ворона.

При этом вид у Линды был такой беззаботный, что Малисон пожалел, что не захватил из дому кусок пирога.

— Какой наряд сегодня сшила? — приветливо спросил он.

С Линдой надо было разговаривать о вещах предметных и ей понятных. Более отвлечённого она не понимала и даже могла испугаться.

Говорить с ней было всё равно, как ходить по тонкому льду. Чего она пугалась — осознания своей неспособности понять или чего-то совсем постороннего, надуманного — узнать было невозможно. В таком случае Линда убегала или замыкалась в себе, а если продолжить расспросы, могла завопить нечеловеческим голосом, и это было жутко.

Малисон не дождался ответа и ласково молвил, дабы не разбудить дремлющего в ней беса:

— А я вот с товарищем погулять вышел. Будем бродить по улицам всю ночь до утра.

— Как Грит? — вдруг спросила девочка.

— Грит? — оторопел купец и долго не находил, что спросить, но наконец решился: — Ты её видела, фрекен Грит? Когда?

— Видела, — Линда перестала раскачиваться и застыла, напряжённо наклонившись вперёд. — Грит шла по улице и держала Уту. Они шли как чайки.

— Куда? — севшим голосом выронил купец.

— На реку. Грит посадила Уту в лодку и уплыла как утка.

У Малисона отнялся язык.

В голове образовалась пустота. Он просто стоял, держась за алебарду и покачиваясь, как тростник на ветру. Нетерпеливый свист вывел его из оцепенения.

— Когда? — сиплым голосом переспросил он. — Когда ты их видела?

— Город затих — повинуется всем, — тихо ответила Линда и пояснила: — Я же как ворона.

У купца плохо ворочался язык. Он не нашёл отваги продолжать расспросы, догадываясь, что сейчас из Линды не удастся ничего вытянуть. Она будет раскачиваться и повторять последнее, что ей взбрело в голову. Можно было дождаться, когда к ней вернётся понимание, но сейчас не позволил бы Герман Шульц.

Да и сил не осталось.

Когда он поравнялся с Шульцем, тот успел не только запалить фонарь, но и раскурить трубочку. Он стал светить под ноги, отчего делалось только темнее, на дороге возникали обманчивые тени, из-за которых делалось боязно ступать. Казалось, что шагаешь в яму. Малисон древком начал пробовать землю перед собой, это отвлекало.

— Зачем ты говоришь с этой блаженной?

— Живая душа, — сказал Малисон.

— Чудной ты.

— Как мимо пройти…

Их голоса пробудили соседского кабыздоха. Кабыздох заходился хриплым лаем. Он был совсем плохой и мешал спать всей округе, но избавлял ночной дозор от необходимости напоминать о себе.

— Что она тебе такого сказала, отчего ты сам не свой?

Малисон заколебался, так как не верил сам, и вдвойне сомнительным казалось передавать неясно понятые слова блаженной, которые могут оказаться превратно истолкованными собеседником, однако нашёлся.

— Она видела, как старая Грит посадила дочку Тилля в чёлн и повезла куда-то.

— Той ночью? — переспросил Герман.

От такого уточнения мороз пробежал по коже.

— Думаешь, они… каждую ночь теперь ходят? — с замиранием сердца прошептал Малисон.

— Ты так говоришь, — тоже почему-то шёпотом ответил Герман. — Или она говорит?

— Я не знаю, — пробормотал купец и перекрестился.

Он заметил, что их окутала сплошная тишина. Кабыздох заткнулся, даже непонятно когда. Слышны были только их шаги, да поскрипывание кольца, за которое нёс фонарь Герман.

Шульц начал оглядываться. Обернётся, пройдёт три-четыре шага и снова давай озираться, будто чувствует что-то поблизости за спиной, незримое.

Крестясь, они торопливо перешли через мост, будто текущая вода могла оградить их от страхов. И действительно, за ручьём стало как будто спокойней.

— Да ну тебя, — выдохнул Малисон. — Пошли рынок проверим.