Джуни, похоже, встревожил мой всплеск эмоций, но Бет стиснула мою руку и дала им излиться наружу. Забавно, но я никогда прежде не замечала, насколько они похожи – Бет и Джуни. У обеих были рыжие волосы, веснушки, широкие, открытые улыбки и даже одинаковые «гусиные лапки», появлявшиеся при смехе в уголках глаз у обеих, несмотря на разницу в возрасте. Их легко можно было принять за сестер, но мою радость от осознания этого отравил комок, вставший в горле, когда я вспомнила, что именно поэтому их выбрал Эд – они напомнили злодею его первую подружку, ту, которую он убил. Вот так – во взлетах и падениях, в смене настроения – прошел весь день. К вечеру мы все были выжаты, как три лимона.
На парковке по пути к машине нам попалось одно дружное семейство; его глава немного походил на папу, на Кеннеди, только в этот раз знаменитого. Мужчина покосился на нас, заметил наши хмурые лица. Он не знал, что мы попросту вымотались. Он не видел, как мы вместе развлекались, и не понял, что у нас все было в порядке.
– Улыбнитесь, девушки, – весело призвал он. – Вы сразу станете привлекательней.
Рот Джуни выгнулся – как будто был готов автоматически расплыться в той самой улыбке, которую она все лето тренировала перед зеркалом и которой я не видела на ее лице после страшной ночи в хижине. Я молча понаблюдала за ней. Не знаю, что раздражило бы меня сильней – способность или нежелание сестры улыбнуться. Она стала такой замкнутой в последнее время. Даже сегодня, в парке развлечений, Джуни была молчаливой. Я желала видеть ее счастливой, но мне не хотелось, чтобы Джуни чувствовала себя обязанной сделать что-то для незнакомого человека.
Уголки ее губ вздернулись вверх, но вместо зубов появились слова.
– Подруги моей сестры мертвы, а люди, которым я думала, что могу доверять, оказались обманщиками и негодяями, – выпалила сестренка. – И черт возьми, но я сама решу, когда мне улыбаться.
Я чуть не разразилась довольным хохотом:
– Моя девочка!
– Чертовски верно, – гордо подтвердила Бет.
Мы взялись за руки и побежали к машине. «С Джуни все будет в порядке», – успокоилась я.
Мне осталось сделать только одну вещь.
Глава 58
Бет и Джуни захотели нам помочь, они молили им это позволить. И только маме удалось их убедить, что это мы с Клодом должны сделать сами, вдвоем.
– Ты готова? – спросил Клод.
Мне теперь даже не верилось, что я когда-то находила его похожим на Робби Бенсона. То есть да, Клод немного походил на него, но, на самом деле, он был намного симпатичнее. Как же я не замечала эту ямочку? Я наклонилась и поцеловала ее – все еще стесняясь своих чувств. Правда, уже стало проще.
– Готова, – кивнула я.
Клод вручил мне молоток и гвоздь. Я вогнала его под углом, как посоветовал отец Бренды. Клод подал мне следующий.
Мы решили первым делом заколотить вход в тоннель. Идея принадлежала мне, но, когда Клод ее поддержал, я едва не включила заднюю. Я восприняла этот шаг как своеобразный финальный аккорд – мы словно отворачивались от нашего детства, от Пэнтауна.
Когда я сказала об этом Клоду, он ласково покачал головой.
– Нет, Хи, мы отворачиваемся от тьмы, а не от нашего детства. Мы решили прожить наши жизни на земле, а не под землей. Это новый Пэнтаун. Тот, ради которого осталась Глория. – Клод улыбнулся своей теплой улыбкой, вмиг согревшей меня и развеявшей все сомнения.
Сначала мы заколотили мою дверь в тоннель, затем его.
А вот потом нам потребовалась чужая помощь. Бет с отцом соорудили полки и перетащили их вниз с помощью мистера Питта и агента Райана, который, услышав, что мы задумали, настоял на своем присутствии.
Когда все было готово, мы попросили остальных – всех, кто знал Морин и Бренду (а таких было немало), – принести и поставить на полки какие-нибудь вещи. Тренер Морин по софтболу в четвертом классе принес снимок с чемпионата того года. На нем Морин, стоявшая в центре первого ряда, улыбалась во весь рот, демонстрируя редкие зубы. Я и забыла, что у нее раньше тоже были веснушки. Нянечка, в паре с которой работала Бренда, принесла пухлую книгу отзывов, написанных обитателями дома престарелых, чьи жизни так или иначе пересеклись с Брендой; все они поделились чудесными воспоминаниями о ней. Дженни Андерсон принесла картину, которую она тащила в тот день, когда Морин вступилась за нее и разогнала хулиганов с игровой площадки; Дженни сложила полотно в форме сердца и запечатала розовым пластилином.
Так постепенно – сначала наши новые полки, а потом и полки Клода – заполнились вещами, напоминавшими о двух лучших девушках, которых когда-либо знал наш городок.
Тем летом, летом 1977 года, все изменилось.
Это стоило жизни моим подругам, но зато с глаз спали шоры.
А когда ты постигаешь правду, жить по-другому уже невозможно.