Зверь в тени

До дома я доехала через силу. Ноги с трудом крутили педали, как будто кто-то навесил на них пудовые гири. И Эд Годо, и Джером Нильсон – они оба присутствовали в жизни Бет, как и в жизни Морин. И они оба знали Бренду. К тому же хоть они и находились по разные стороны баррикад, но оба были людьми опасными. Их связь с тремя пропавшими девушками, одну из которых нашли мертвой, не могла быть совпадением. Но я до сих пор не знала, что делать с этой информацией. «Может, мне извиниться перед Клодом, и мы вместе решим, как с этим быть?» – подумалось мне. Я отчаянно нуждалась в помощи.

Только я не понимала, за что должна была просить прощения у Клода.

В мои размышления ворвался вой сирены – где-то в стороне мчалась «Скорая». И мысли переключились на маму. С каким отчаянием она восприняла очередное возвращение в больничную палату. Как тяжело было видеть ее в месте, где все предметы были с закругленными краями и под запретом находились не только веревки и тесемки, но даже шнурки. У меня имелись специальные тапочки, которые я надевала, когда навещала ее там.

В восточном конце Пэнтауна звук сирены стал ближе. Через несколько секунд машина «Скорой помощи» пронеслась по главной дороге; следом промчался полицейский автомобиль. И вместо того чтобы рулить дальше к дому, я свернула налево и последовала за сиренами. К каменоломням. Мне не захотелось впадать в размышления о том, почему они увлекли меня за собой. Возможно, потому что проехали мимо, а день был жарким. Возможно, потому что мне не ехалось в пустой дом. Возможно, потому что беспокойство, изводившее меня в последние дни, с новой силой затерзало грудь.

А может быть, потому что в завывании сирен я расслышала двухтактный ритм: Брен-да, Брен-да, Брен-да…

Встряхнув головой, чтобы избавиться от него, я быстрее завертела педали.

Воздух был таким плотным, что, казалось, его можно пить. Удушливый, вязкий и липкий, как пластилин. Он как будто норовил преградить мне путь, заслонял его незримой стеной.

Но я продиралась сквозь заслон, крутила педали так быстро, что раскалившаяся цепь пыхала жаром. Я проехал мимо хода в Карьер Мертвеца, затем мимо узкой грунтовки, что вела к хижине, о которой я рассказала шерифу Нильсону и которая, по словам Эда, принадлежала его приятелю, хотя я подозревала, что он занял ее самовольно, – той самой, где Ант запугал меня, а потом сфотографировал без футболки.

Ярдах в двухстах от нее, близ пешеходной тропы, стояли кольцом полицейские; их автомобили и машина «Скорой» были припаркованы рядом. Район каменоломен испещряла сеть тропок, и куда вела эта дорожка, я не представляла. Но я услышала плач двух ребятишек у ее кромки. Мальчики – почти ровесники Джуни – были не из Пэнтауна.

Они разговаривали с одним из полицейских, в стороне от остальных, стоявших кольцом. Вокруг чего он стояли? На что смотрели? Бросив велосипед, я, спотыкаясь, пошагала к ним. Я видела, как двигались их челюсти, как блестели потные лица. Чем ближе я подходила, тем сильнее душный воздух пах гнилью; в нем буквально витали флюиды разложения – под стать лосиным клещам, норовившим присосаться к коже и зарыться в волосы. А полицейские сосредоточились на чем-то, что лежало на земле.

«Это она, это Бренда, Бренда…»

Они даже не заметили меня, хотя я уже стояла среди них.

Я натянула любимую богемную футболку на шелковые синие шорты; мои колени были узловатыми, зато икры красивыми. По крайней мере, так сказала мне Бренда – «она мертва, Бренда тоже мертва», – когда я примерила этот наряд перед ней на прошлой неделе. Морин тоже была с нами. Мы принесли к Бренде и перемерили все свои любимые вещи – решали, что надеть на наш концерт на окружной ярмарке. Мы радовались и трепетали в предвкушении выступления. Мы – втроем! – на сцене! Еще несколько дней назад это казалось нереальным. А теперь мечты, которым я даже не позволяла будоражить воображение, готовы были воплотиться в жизнь.

Воспоминание о том, как весело нам было в спальне Бренды, о том внутреннем комфорте и ощущении безопасности, больно резануло меня по сердцу. Щелк, щелк, щелк… звук огромной печатной машинки разнесся над городом, отчаянно пытаясь отвлечь мои глаза от ее стопы, разбухшей подошвы, обтянутой нейлоном. Мы никогда не носили нейлоновых чулок, никогда, и тем более летом, когда воздух был таким плотным, вязким и липким, как пластилин. Взгляд перекинулся на другую стопу. В туфельке на каблуке. «На каблуках не убежишь. Я никогда не буду носить туфли на каблуке…» – смеялись мы, смотря на повторе «Пейтон-Плейс». Эти ноги были обуты не как ноги Бренды. Но я все равно уже поняла: это была она.

«Ее даже не накрыли простыней… Господи, пожалуйста, она не может быть мертва…»

«Не смотри на ее лицо, а то ты повредишься рассудком…»