Зверь в тени

Я приложила руку к сердцу, ощутила пульсацию перекачиваемой им крови. Попыталась представить живыми Морин и Бренду, безжалостно поддразнивающими меня и Клода: «Хизер и Зигги, краснее аджики, друг другом любуются, в губы Ц-Е-Л-У-Ю-Т-С-Я, как сумасшедшие фрики». Но у меня не получилось. Я смогла увидеть подруг лишь улыбающимися и подталкивающими нас с Клодом друг к другу.

– Мне необходимо кое-что выяснить.

Клод вроде бы хотел меня обнять, но сдержался. Он заглянул в мои глаза и, похоже, нашел в них то, что искал, потому что через несколько секунд его лицо смягчилось.

– Конечно. Я подожду, – сказал парень и тяжело моргнул, как будто ему в глаз попала большая соринка. – Не сомневайся. Мы хорошо позаботимся о Джуни.

– Я знаю.

***

Запах в больнице Сент-Клауда вызвал у меня раздражение. Всегда вызывал. Этот специфический запах спирта и свежевыстиранных простыней неприятно щекотал ноздри, норовил забиться в глотку, спровоцировать тошноту. И я старалась дышать неглубоко, пока шла по знакомым коридорам, усиливавшим и одновременно заглушавшим звуки шагов. Я слышала гул человеческих голосов, но разобрать, что говорили люди, не могла.

– Мама, – пробормотала я, переступив порог палаты, в которую направила меня медсестра.

Эта палата находилась в обычном терапевтическом отделении. Психиатрическое, должно быть, было переполнено. Палата оказалась очень большой. В ней стояло четыре кровати. Две из них – ближайшие к двери – были спрятаны за шторками. Вокруг двух других, у окна, шторки были раздвинуты. И на одной из них лежала пожилая женщина.

Я выдавила слабую улыбку.

Пациентка махнула рукой на кровати за шторками:

– Слева от вас пожилая женщина, примерно моего возраста. А справа очаровательная молодая дама, если вам это поможет, – улыбнулась она.

Никаких повязок, никаких пластырей на женщине не было. И аппаратов, подключенных к ней, я тоже не увидела. Но возможно, она оказалась в этой палате по той же причине, что и мама: дожидалась перевода в нужное отделение.

– Спасибо. – Я – все еще неуверенно – приподняла уголок шторки у кровати, на которую она указала.

– Хизер! – Лицо мамы посветлело при виде меня. – Помоги мне приподнять кровать.

Я отпустила шторку, позволив ей упасть у меня за спиной, нащупала на кровати рычаг и стала поворачивать его, пока мама не сказала «Стоп».

– Как я выгляжу? – спросила она.

Лишь скудные лучики естественного света пробивались к ней поверх шторки. А холодный свет лампы на прикроватной тумбочке заострил черты маминого лица; мне даже почудилось, что у нее глаза ввалились.

– Как всегда хорошо, мамочка.

Мама взбила свои кудряшки; но ее руки тряслись так сильно, что со стороны могло показаться, будто она ими махала.

– Твой отец передал мне косметичку, но забыл положить в нее мою любимую помаду. Ты принесешь мне ее в следующий приход?

– Обязательно принесу, – пообещала я, глядя маме в глаза и силясь сохранить спокойствие на лице. – Тебе уже сказали, сколько ты тут пробудешь?

– Твой отец хочет, чтобы я отдохнула, а сколько продлится мой отпуск, его не волнует. – Егозливые мамины руки добрались до лица; она постучала пальцами по губам, словно шикала на маленького ребенка.

Мои нервы натянулись до предела. Мне не следовало сюда приходить. О чем я думала, захотев к маме? Я же знала, что так будет. Знала!

– Позвать медсестру?

– Ты всегда была такой паникершей! – Мать приправила слова высоким, резким смешком. – Торопишься, беспокоишься, переживаешь. Что толку переживать, если уже ничего не исправить. Только морщины рано наживешь, и ни один парень на тебя не взглянет. Как тебе такое?

Во рту у меня пересохло, пальцы начали теребить плотную хлопчатобумажную шторку за спиной. Я видела маму такой еще дома – как будто в ней скапливалась вся энергия мира, только выхода не получала. Пребывание в больнице всегда излечивало это, возвращало ее на землю.

– Будь подобрей с отцом, пока я здесь. Ему было очень тяжело – потерять меня из-за вас. Но так случается, когда у тебя есть дети. Они становятся твоим миром, центром твоей вселенной. Помни это!

Пойди я за медсестрой, мать бы рассердилась. Я и такое уже наблюдала. Это особое настроение было даже хуже, чем выкрикивание проклятий. Я потерла цепочку о шею:

– Мама…

– О! Какая у тебя прелестная вещица! Это медное сердечко? Тебе купил его парень?

Я громко сглотнула.

– Мне дал его Клод.

– Он славный мальчик, этот Клод. Есть парни и похуже. Цепочка с подвеской очаровательна. Я обожаю медь. Ты помнишь тот подарок, который я сделала папе?

Я начала мотать головой, как вдруг внезапно онемела.

Мне захотелось воскликнуть: «Мама! Не надо! Не продолжай. Я не желаю дослушивать до конца эту историю».