Зверь в тени

– Я знаю, дорогая. – Отец шагнул вперед, плотно сжал губы.

А мне стало интересно: «Он такой и в суде? Отстраненный. Не теряющий контроля. И лгущий. Обманывающий так убедительно, что ты начинаешь верить: все, что он говорит, – это правда?»

– Хизер! Морин не делала ничего, чего бы не хотела. Клянусь своей жизнью. Там не было никакого насилия, никакой жестокости или угроз. – Внезапно отец отвернулся и ударил кулаком по стене. Но я не поверила в этот выплеск эмоций. Он был насквозь пропитан фальшью. Одна из уловок, часть спектакля, который он разыгрывал на судебных заседаниях. – Господи! Да я сам себе противен, Хизер! Как я мог до такого дойти?

– Это ты ее убил?

– Нет, – поспешил ответить отец. Он снова повернулся ко мне и с облегчением сощурил глаза. «Я делал в жизни много плохого, но на такое я не способен», – читалось на его лице. – Я к этому не причастен. И Джером тоже. Как и тот полицейский, что был в ту ночь с нами в подвале. Все действительно указывает на самоубийство. Ты должна мне поверить. – Отец улыбнулся приторно-сладко и добавил заискивающим тоном: – И с вечеринками мы тоже покончили. Это была ужасная ошибка. Джером вычистил весь подвал.

Частичка меня очень захотела поверить отцу, и я возненавидела себя за это. Похоже, он почувствовал мои колебания и выпрямился во весь рост, вмиг вернул манеры и тон влиятельного окружного прокурора.

– Я остаюсь твоим отцом, Хизер. Да, я не совершенен, но я на стороне добра. И не враг тебе, дочка. Как там у вас говорится? Я один из хороших парней.

Хороший парень. Славный малый. Ант тоже считал себя таковым…

– А Бренда? Бет?

Лицо отца помрачнело.

– Сначала мы думали, что Элизабет Маккейн подалась куда-то из города, решила попутешествовать автостопом, но рано или поздно вернется. Но теперь, после убийства Бренды, мы полагаем, что это Эд похитил Бет и расправился с твоей подругой. Возможно, Бет еще жива. Найдем Эда, найдем и Бет.

Я вскинула голову:

– Если вы так считаете, то почему хотели выдворить Эда из города?

Отец отвел глаза.

И у меня в голове завертелся калейдоскоп из слов и образов; они завихрились, наталкиваясь друг на друга, а потом вдруг сцепились, слились в одно целое, оформились в ужасную правду: «Они и не думали выдворять Эда». Это был еще один обман; отец сказал мне так, чтобы направить по ложному следу. Им легче было записать Элизабет в беглянки, чем рисковать своей репутацией. А она могла пошатнуться, открой они всю правду о Морин, о том, чем она занималась до гибели. Но теперь, после убийства Бренды, они больше не могли закрывать на все глаза. Бездействие тоже угрожало их положению.

Именно в этот момент я осознала суровую правду жизни: люди, наделенные властью, становились в разы снисходительнее к самим себе и заботились в первую очередь о собственном благополучии.

А мы – девчонки из Пэнтауна – были предоставлены самим себе.

Глава 48

На следующий день, в метании между предательством отца и неопределенностью с мамой, я решила опять отвезти Джуни к Клоду или Либби. Сестра закатила истерику. Она просила, молила, шипела, огрызалась, даже пустила слезу. В конечном итоге Джуни поклялась, что не выйдет из дома и никому не откроет дверь. И я сдалась, разрешила ей «зависнуть» в собственном доме на целый день. Я понимала ее потребность в привычном времяпрепровождении, в родных стенах. Ей действительно было хорошо в гостях, но дома, как говорится, лучше. А мне не терпелось сбежать оттуда. Мысль о том, чтобы сидеть и думать, что Морин и Бренда больше никогда мне не позвонят и не постучатся в нашу дверь, приводила меня в ужас, вызывала такой внутренний трепет, словно некая темная сущность могла в любой момент выползти из-под моей кровати и схватить меня за лодыжки.

Минувшей ночью, под конец нашего разговора, отец поклялся, что будет сутками работать, приложит все усилия, чтобы найти Элизабет Маккейн.

Но что с того? Он мог сказать мне, что вода мокрая, а я бы все равно не поверила.

А отец… Он оставил меня в твердой уверенности: мы начинаем все с чистого листа: мы все обсудили, он попросил прощения за то, что домогался Морин и других девушек, и теперь мы будем делать вид, как будто ничего этого никогда не было.

Потому что именно так мы всегда поступали в Пэнтауне.

По крайней мере, привыкли поступать.

Но я больше не желала быть частью этого лживого мира.

И, слушая нытье Джуни из-за того, что ее снова «заставляли» идти к Клоду или Либби, я поняла: раз я отказалась жить по правилам Пэнтауна, то первым делом мне следовало пересмотреть отношения с младшей сестрой. Точнее, свое обхождение с ней. Джуни было почти тринадцать. Как бы мне ни хотелось защитить сестренку от внешнего мира, пришла пора перестать опекать ее как маленькую, несмышленую девчушку. Вот почему я уступила. И хотя слова дались мне с трудом, сказала Джуни: «Хорошо. Можешь остаться дома, но с одним условием – никому не открывать дверь».

Сестра так обрадовалась, что чуть не задушила меня в объятиях.