Зверек

Пришлось кардинально пересмотреть уклад: все личные вещи были прибраны в тумбочки и коробочки, журналы и тетради для ведения отчетности спрятаны в сейф, а обеденный стол отодвинут от люка воздухозабора, — причиной послужил крайне неприятный инцидент с кружкой чая и «водой», вылившейся в чай из вышеозначенного люка. В кают-компании был повешен криво разлинованный листок с графиком смен по питомцу. Все эти меры сделали жизнь на станции более-менее сносной, но, к сожалению, все же недосягаемо далекой по уровню комфорта от казавшегося ныне идеальным дозверькового периода.

Прилетевший на восьмые сутки Быстров застал приятелей в момент капитуляции. Экипаж станции выкинул метафизический белый флаг и окончательно сдался на милость автоматического домашнего паршивца.

— Ну что вы, тудым-сюдым, не все ж так плохо? — озабоченно спрашивал Быстров, глядя на осунувшиеся лица станционщиков.

— Не все, — мрачно ответил Григорий.

— Вообще-то, он достаточно милый, — ледяным голосом подтвердил Василий.

Быстров, который не понял бы, что такое сарказм, даже если бы этим сарказмом его долго лупили по голове, радостно улыбнулся:

— Ну я же, тудым-сюдым, говорил, что он вам понравится! Да я, блин, сам бы такого завел. А чего это вы такие грустные? Не выспались?

— Не выспались, — хором подтвердили друзья.

Что-то в их тоне насторожило пилота, и он предпочел сменить тему:

— А как там моя бандура?

Василий слегка оживился:

— Жива твоя бандура. Пойдем, установлю.

К этому моменту мстительный Петрейкин успел перезаписать около тридцати песен, и место таких несомненных хитов, как «Дорога между звезд», «Звезды дальнобоя» и «Жди, жена, я на звездной дороге», теперь занимали различные вариации жуткого крика в исполнении безумного детища УПС.

Монтировали приемник на удивление долго, изнуренный недосыпанием механик то путал клеммы питания, то забывал подключить динамики, и приходилось раз за разом снимать крепления и доставать плеер из бортовой панели. Наконец все было закончено. Петрейкин покопался в плей-листе и после долгого отбора нашел песню для проверки. Кабину наполнили звуки плохо синтезированных гитары и ударных, и хриплый до омерзения голос затянул: «Дальнобой, тебя ждут на Земле, ты один на своем корабле много дней без бухла и жены, о Земле твои грустные сны…»

Быстров был невероятно счастлив. Он долго и искренне благодарил механика и отчалил от станции в блаженном состоянии.

— Хорошо хоть, ты этому гаду плей-лист поправил. Это же надо было такую свинью нам подложить! — злорадно прошипел Кулесов.

— Тихо, — неожиданно перебил его Петрейкин. — Слушай!

Некоторое время оба молчали.

— Ну и что? — нарушил тишину астроном. — Ничего же не слышно.

— Вот именно.

— Ты хочешь сказать… — Григорий не смог договорить, настолько потрясла его внезапная догадка. — Но тогда это существо сейчас там, на его корабле, без еды, без воды, и Быстров о нем даже не знает!

Петрейкин бросился к передатчику:

— Нужно срочно его предупредить! Пусть возвращается, пока не поздно!

— А может, не стоит… — попытался остановить друга Григорий.

— Не дури! Он гад, конечно, но я себе не прощу! — рявкнул Василий, подбегая к передатчику.

— Быстров, прием! Слышишь меня? Быстров! У тебя на корабле наш зверь.

Некоторое время никто не отвечал, но затем из динамиков донесся слабый сигнал:

— Ага, хватились все-таки! Я же говорил, что расставаться не захотите. Сейчас вернусь.

Друзья печально ждали возвращения корабля. Василий виновато молчал. Григорий был зол до самозабвения.

— Никогда, слышишь, никогда тебе этого не прощу! — Голосом его можно было пилить дрова.

— Ты бы потом сам жалел, — слабо возражал Василий. — Быстров наверняка сошел бы с ума за месяц с этой тварью. Или разбился бы при посадке.

— Все равно не прощу! — не сдавался Григорий.

Он уже сам понимал, что не прав, но ему нестерпимо хотелось излить на кого-нибудь свою злость и обиду.

Наконец корабль вновь пришвартовался, стыковочные двери открылись. В шлюзе стоял Быстров, на руках его пушистым калачиком свернулся зверек, а пилот смотрел на питомца с тем умильным выражением, с каким обычно родители смотрят на свое прикорнувшее чадо.

— Клевый он у вас. Даже жалко отдавать. Пришел, тудым-сюдым, развалился у меня на коленях… — Неожиданно на наивном лице пилота отобразилась паника. — Я ему сухарик дал, это ничего?

— Он все что угодно ест, — механически ответил ошарашенный Григорий.

— Блин, жалко, что нам таких не выдали. Я бы точно взял!

Реакция Василия была молниеносной:

— А бери нашего!

— Да ладно, мужики, а как же вы?

— Перебьемся, — выпалил пришедший в себя Григорий.

— Не бери в голову, тебе нужнее, — поддержал его Василий. — Нас тут двое, а ты там один…

— Да нам и некогда с ним возиться…

— Всё дела, дела…

— Даже жалко его. Не успеваем с ним толком поиграть…

Быстров недоверчиво улыбнулся:

— Правда, можно? Мужики, ну с меня причитается!

— Ага, — приосанившись для пущей важности, ответил Василий, — не забывай!

Зверек зевнул и потянулся.

— Мы сейчас принесем его вещи! — Друзья молнией метнулись в кают-компанию и через мгновение притащили все необходимое.