Звери на улице

Слава посмотрел на Якова Павловича так, как смотрят, когда хотят получить ответ на вопрос. Снова сын Егора Исаевича. Но ведь он сам говорил, что у него был только один сын и его убили немцы здесь, в Берлине, что он похоронен здесь же…

Эти мысли, должно быть, одновременно появились у Славы и у Федотова, но Слава промолчал, а Яков Павлович переспросил Егора Исаевича:

- Из Бухенвальда?

- Да, он живет и работает там в музее. Он - комсомольский секретарь…

- Его зовут Отто?! - спросил Федотов, но спросил как-то утвердительно.

- Да, - сказал Дидусенко. - Вы познакомились с ним, вы все знаете?…

Теперь Слава стал все понимать. Будто клубок распутался.

- Мы вчера говорили с ним, - сказал Яков Павлович, - Но он сказал, что его спаситель не русский. Я тогда не подумал, что вы…

- Украинец… Надо прощаться… Мы еще увидимся в Москве. Вот он бежит, Отто.

Федотов уже вскочил на подножку вагона и втащил за собой Славу. У двух окон стояли Ася Сергеевна и тетя Сима. Увидев их, Слава подумал о том, что в поездке с некоторых пор он никогда не видел их вместе.

Теперь Дидусенко и Отто шли торопливо рядом с вагоном. Они шли в обнимку, как маленькие.

- Приезжайте! - кричал Слава, стараясь перекрыть своим голосом шум движущегося поезда. - Приезжайте в Москву!

- Приедем! - кричал в ответ Дидусенко, показывая на Отто. - Ты, Слава, не огорчайся, я привезу тебе другого медвежонка - маленького.

Поезд быстро набирал ход, а Федотов и Слава все смотрели назад - туда, где стояли обнявшись высокий худой Отто и широкоплечий бородач Дидусенко…

А медвежонок? Выполнил ли свое обещание привезти медвежонка Егор Исаевич?

Хотел выполнить, но Слава помешал. Дидусенко пришел в первый раз к Славе как бы на разведку.

Ну что, правда, сразу притаскивать медвежонка? А вдруг мать Славы запротестует? Хотя Егор Исаевич знал, что Слава - один мужчина в доме. Но пятый и даже шестой класс - это еще не хозяин.

Однако дело оказалось не в Славиной маме. Дидусенко только позвонил у двери, как раздался заливистый лай Шустрика и громкий мальчишеский голос: «Полундра!» Это бежал со всех ног открывать дверь приятель Славы - Глебка. Он так стремительно мчался к двери, что споткнулся о Шустрика, сам чуть было не упал на собаку, чуть не ушиб. Но все обошлось. Шустрик, хотя ему и досталось слегка от Глебкиной ноги, только разок взвизгнул от боли, но тут же завизжал от радости. Да, он любил, когда приходили гости, и непонятно, как разгадывал, с добром ли появлялся человек или со злобой - сосед с претензией, что мальчики шумят, дворник ли с выговором за то, что снова на балконе беспорядок. Таких крикунов Шустрик всегда прогонял лаем. Он любил и желал одного: чтобы в доме была дружба и согласие. Когда Слава и Глебка играючи носились по комнатам, пес всегда бегал за ними. А не любил Шустрик, чтобы Слава, уходя, оставлял его дома одного. Завидев, что Слава куда-то собирается, Шустрик затаскивал его ботинки под кровать и к тому же рычал: «Не подпущу к ботинкам». Когда же Слава приходил домой огорченный и расстроенный (мало ли какие неприятности могут быть в школе), Шустрик особенно нежно к нему ласкался, визжал, прыгал, терся о Славины ботинки. Он повизгивал и, казалось, говорил все самое теплое и дружественное, не умолкая и не успокаиваясь до тех пор, пока Слава не успокаивался. Он даже понимал Славу, когда тот ему говорил: «Ну хорошо, Шустрик, все хорошо. Не скули. Я ничем не расстроен…»

Дверь открылась, и Шустрик тявкнул на Дидусенко, а потом замолчал и даже чуть-чуть помахал хвостиком.

Умные собаки всегда ведь чувствуют хорошего человека и тянутся к нему:

- Твой? - спросил Славу Дидусенко, нагнувшись и поглаживая пса. - Хорош… Сейчас мы с тобой побеседуем. Дай войти, друг.

- Мой, - сказал Слава. - Знаете, он настоящий друг. Он так встретил меня, так встретил… Шустренька, ну иди. Вот так. Видите, сразу признал. Он, знаете, не дает нам с Глебкой даже в шутку драться - такой лай поднимает, просто жуть. И вообще Шустрик такой, такой…

- Понимаю, - сказал Егор Исаевич, - такая собака хозяина в обиду не даст.

- Не даст, - как эхо, повторил Слава. Он еще хотел рассказать Егору Исаевичу, как Шустрик охраняет его от хулиганистых мальчишек. Когда Слава выходит в переулок с Шустриком, ни один из этих огольцов близко не подойдет: боятся. Но Слава не стал рассказывать о Шустрике, посчитав, что это будет хвастовством, и, кроме того, Дидусенко - гость, и нечего ему навязывать рассказы о своей собаке.

Пес стоял между Егором Исаевичем и Славой, хвост Шустрика вертелся с быстротой наивысшей радости. Но этого было мало. Пес, приседая, взвизгивал и всем своим поведением, казалось, говорил: «Я счастлив. Я очень счастлив».

А Слава при этом вспомнил берлинскую улицу, большого медведя и других диких животных, которые любили и слушались Дидусенко.

В воображении Славы возник гигантский слон, а тут был маленький Шустрик.

И странным показалось, что все - и большие, и маленькие - любят и слушаются этого бородача. А Егор Исаевич как бы ответил Славе на его невысказанный вопрос.