Паренёк свистнул сквозь щербатые зубы и взмахнул свободной рукой. Однако его друзья продолжали неуверенно топтаться на месте, пряча руки под лохмотьями одежды. Я нажал на стилет и второй свист оказался громче, а жест — гораздо энергичнее. На этот раз возражений не было, даже безмолвных. Оборванцы исчезли в малозаметных переулках, а мы остались один на один. Я поднял ногу и позволил пленнику растереть повреждённую конечность.
— Прежде всего, — сказал я, наблюдая за каждым движением собеседника. Его быстроту и ловкость я уже успел оценить, — хотелось бы знать имя того, кто так настойчиво пытался меня прикончить.
— Никак нельзя ламиям имя говорить, — угрюмо буркнул пацан и его лицо перекосилось нервной гримасой, — Шпенька, дурень, язык распустил и что с ним? Спёкся Шпенька!
М-да, встроенный переводчик выдавал те ещё варианты!
— Поверь мне, — доверительно сказал я, — твой Шпенька спёкся совсем по другой причине. Сам знаешь, как бывает: не то время, не то место…Проще говоря: нехрен лазить ночью по чужим домам.
Ну да, кому я это говорю? Это же — местная гопота и на жизнь они зарабатывают именно этим.
— Он никого не собирался убивать, — парень насупился, — просто тихонечко бы снял рыжьё и отвалил. А я ему, балбесу, говорил: никак нельзя к ламиям поночи шастать! Сегодня с утра пошёл за ним, а он уже холодный. Всё равно, не прощу тебя!
— Ты разбиваешь моё сердце, — мне было плевать, — но всё-таки, как тебя зовут, неуловимый мститель?
— Ножиком кличут, — он вытер нос, — потому как я ножики без промаха бросаю. Точнее, всегда бросал…А сегодня, непонятное приключилось.
— Сильно переживаешь из-за этого? — ох, ну у него и взгляд: пришьёт почище ножика, — ладно, признаю: нехорошо с твоим другом получилось. Честно говоря, случайно всё вышло, не хотел я этого.
У меня в голове появилась совершенно безумная мысль, отголосок разговора с Ильёй. Передо мной стоял местный житель, в совершенстве знавший все закоулки города и жителей, их населявших.
— Но я готов загладить свою вину, — он изумлённо вытаращился на меня, — слушай, Ножик, думаю, мы могли бы очень помочь друг другу. У тебя, наверняка, имеются знакомые, которых ты недолюбливаешь; коллеги по ремеслу, мешающие работать; ну, в общем те, от кого бы ты хотел избавиться. Ведь есть?
Он молча кивнул и прищурился. Кажется, до него начало доходить, к чему я веду. Ушлый паренёк. А у меня, если честно, от собственных мыслей холодело внутри. Очень сильно холодело. Потому как — нечеловеческие это были мысли.
— Значит вы, упыри, будете жрать моих врагов, — медленно произнёс Ножик и на его губах появилась странная усмешка, — если про ентот фортель дознаются попы, меня запросто вздёрнут. Даже судить не станут. А может я лучше сам им сообщу, про нечисть поганую?
— И что это тебе даст? В рай, вне очереди? — он гыгыкнул, — а так, и тебе — хорошо и нам.
— Ладно, упырь, — он стукнул кулаком о колено, — добазарились. Когда начинаем?
— Чем скорее — тем лучше. Сегодня, — холод внутри усиливался с каждым мгновением, — можешь уговорить кого-нибудь зайти в наш дом? Остальное — не твоего ума дело.
— Проще простого! Тут, опосля Напасти, по району дохтур шастает, с тремя монашками, вроде как за хворыми следит, гнида толстая! Так эта скотина, уже несколько раз сдавала меня стражникам. Я ему сболтну, дескать больные опять у Водомера объявились, а ты уж не плошай, как обещался, так и сделай.
Подумать только: я, с каким-то средневековым бандитом, пубертатного возраста, договариваюсь прикончить доктора, помогающего людям. А ведь раньше всегда представлял себя в роли защитника слабых от таких вот… «Каких? — осведомился внутренний голос, — таких, как ты? И что тебе до людей?» Возразить оказалось просто нечего. Поэтому я только кивнул головой и подошёл к щербатому мшистому бордюру, проходящему по краю набережной.
— Очень скоро сюда возвернутся большие банды, — сказал, за моей спиной, Ножик, — из тех, которые успели отвалить перед Напастью. Самим нам не справиться, но ты обещался помочь.
— Обещал — значит помогу, — не оборачиваясь, бросил я.
— Но Шпеньку я тебе никогда не прощу. Он был мне, как брат.
— Твоё дело, — я пожал плечами и спрыгнул вниз.
Илья, в очередной раз, давил клинком на мою грудь. Получалось забавно: до определённого момента кожа (чем бы она не являлась) сопротивлялась нажатию, а потом нож словно проваливался, оказываясь сразу за моей спиной. При этом рука Ильи упиралась в грудь.
— Какие мысли, мыслитель? — поинтересовался я.
— Больше напоминает какое-то поле, — сообщил исследователь и метнул нож в мою голову, — прикольно. Ну, я к тому, что материя себя так не ведёт. Это, кстати, объясняет и фокус с одеждой: для энергии нет разницы между человеческим телом или его искусственной оболочкой. Способ питания — оттуда же. И ещё, всё-таки электричество было бы очень кстати.
— А ты не передумал? — жадно поинтересовался я.
— Нет, — он покачал головой, — и ты не сможешь меня заставить, даже этим своим голосом. Смирись.
— Так умрёшь же! Не страшно?