Зверинец Джемрака

— Впрочем, ничего удивительного. — Она снова взяла чашку и подула на чай. — Там, где я работаю, все не так уж плохо, но я с ума сойду, если останусь там слишком надолго.

— Даже не думай уходить оттуда! — возмутилась миссис Линвер. — Как это будет выглядеть? После того, как мистер Джемрак просил за тебя!

— Мистер Джемрак меня знает, — беззаботно бросила Ишбель и опять обратилась ко мне: — А тебе известно, что у меня в «Эмпайре» был свой постоянный номер?

— Правда?

— Правда.

На мгновение наши взгляды встретились. В ее глазах мелькнуло замешательство. Что она увидела в моих — не знаю.

— О нас так хорошо позаботились, — сообщила мне миссис Линвер, благодарно кивая и бережно придерживая чашку под подбородком.

Деньги Фледжа.

— Действительно, — Ишбель мило улыбнулась, — занятно, да? — Выражение ее лица вдруг резко изменилось — именно так оно менялось в детстве, много лет назад, когда она падала и разбивала коленки. Ишбель поставила чашку обратно так неловко, что блюдце треснуло. — О черт! — прошипела она.

Чай пролился на скатерть.

— Ишбель! — с упреком произнесла мать.

— Это всего лишь блюдце, — возразила девушка.

Я наклонился, чтобы помочь ей вытереть лужу, но Ишбель хлопнула меня по руке. Ее трясло от слез, которые хлынули бурным потоком.

— Жалко, что вы так и не нашли дракона. — Слова застревали у нее в горле.

Будь проклята эта тварь! Будь она проклята ко всем чертям за то, что вызвала демонов! Наше суеверие.

— Давай помогу, — предложил я, протягивая руку к осколкам на столе.

— Не трогай! — Ишбель плюхнулась обратно на стул.

— Не надо, деточка, не плачь так, — обратилась к ней мать, но эти слова заставили ее саму зарыдать.

Выносить это дольше было уже невозможно. Я встал.

— Мне пора, — произнес я в отчаянии.

— Да, — сказала Ишбель, — это слишком тяжело.

Миссис Линвер крепко зажмурилась и засунула в рот кулак, чтобы подавить рыдания.

— Мне так жаль, миссис Линвер, — не к месту повторил я, но она махнула рукой, чтобы я ушел.

Ишбель тоже встала:

— Я тебя провожу.

В темном коридоре она обвила мою шею руками, прижалась ко мне и крепко поцеловала меня в губы:

— Так здорово снова тебя увидеть, Джаффи! — Она и смеялась, и плакала одновременно.

Не видя ее лица, я снова подхватил ее и привлек к себе.

— Господи, Ишбель… — пробормотал я.

Она прижалась ко мне, и я почувствовал ее теплую, мягкую грудь.

— Я знаю, — прошептала она, — это, наверное, было чудовищно.

— Господи… — Я не хотел ее отпускать. В ней соединилось все самое лучшее, к чему я стремился тогда, в шлюпке. Я сжал ее так сильно, что чуть не раздавил.

— Бедный, бедный Джаффи, — тихо приговаривала она, покачиваясь вместе со мной и поглаживая меня по затылку.

Это продлилось несколько долгих мгновений, после чего мы неуклюже расцепились и, ничего не соображая и натыкаясь на стены, побрели к двери, словно пьяные.

— Приходи как-нибудь, поговорим по-человечески, — предложила Ишбель, открывая передо мной дверь. — Завтра мне снова на работу, и до пятницы, как минимум неделю, будет не продохнуть. Идем в «Солодильню» в субботу?

— Даже не знаю…

— Тогда до скорого, — сказала она и еще раз поцеловала меня на прощание. Из глаз у нее по-прежнему катились слезы.

День был на исходе, и я, пошатываясь, побрел в сторону Рэтклифф-хайвей, где матросы и угольщики уже приступали к привычному вечернему буйству. Я зашел в таверну и изрядно напился в компании моряка из Неаполя, который постоянно сыпал ругательствами и яростно, до крови, расчесывал укусы клопов. «Паршивое, грязное жилье, — плевался он, — паршивая еда и паршивые девки».

— Согласен, — сказал я, — все паршивое. — И потратил еще денег. Пути обратно для меня нет.

— Я убил своего друга, — признался я итальянцу.

Тот великодушно махнул рукой: мол, кто из нас без греха. Я раскрыл было рот, чтобы поделиться подробностями, но онемел. Назад не вернуться. Она помолвлена. Какой смысл? Просто будет при каждой встрече сыпать мне соль на раны.

Девки и зазывалы заметили мое рассеянное состояние и подобрались поближе, но меня не проведешь. Около полуночи я отправился домой в кебе и завалился спать — голова кружилась, во рту пересохло, а сердце болело и зудело, словно от укуса клеща.

Мне сказали, что я дрейфовал в шлюпке шестьдесят пять дней.