Зверинец Джемрака

Удивительно, как Дэн умудрялся беседовать с этими людьми. Только он умел так смешивать самые разные языки. Одному Богу известно, что он там говорил, — в беспорядочной каше я сумел расслышать английский, португальский и даже что-то из латыни, и все это было сдобрено местными словечками. Но слушатели, похоже, понимали его и отвечали на вопросы, не давая разговору умолкнуть.

— Господь всемогущий, — произнес Сэм, — даруй нам завтра хороший день.

Мы стояли опустив голову и сложив ладони, точно послушные дети.

— Господи, благодарим тебя за хорошую погоду.

— Аминь, — пробормотали мы.

Потом мы прочли «Отче наш» («…избави нас от лукавого…»), не поднимая головы и думая о каннибалах, болотах и чудовищах, которых нам предстояло встретить завтра. С тех пор как мы покинули остров Ломблен, Билл не замолкал ни на минуту, повторяя, что никогда в жизни, ни за что на свете не сойдет на берег в этих краях, и Джо Харпер с ним соглашался. На островах, по их словам, жили племена, для которых съесть человека — все равно что перехватить цыпленка или рыбы, а когда Тим заверил наших товарищей, что Дэн знает свое дело и ничего плохого не допустит, те с недоверием спросили, откуда ему это известно. Дэн что, прочесал все острова насквозь? И если на каком-то единственном в мире острове обитает тварь, похожая на дракона, которую никто никогда не видел, это обязательно должен быть дикий остров? Остров, о котором никто ничего не знает? Да на таком острове что угодно может оказаться!

Заглянуть в глаза каннибалу… Я отмахнулся от этой мысли, но в душе у меня поселился страх.

— Раньше тут жили каннибалы, — сообщил Габриэль, — но теперь уже не живут. Только в Южно-Китайском море.

— Ага! — поймал его на слове Билл. — Сам говоришь! Раз бывали, значит, и теперь есть. Они не меняются, это у них в крови.

— Как собаки… — заметил Джон Коппер, — ластятся, ластятся по многу лет, а потом вдруг — раз! — Он оскалился.

— Вот-вот, — подтвердил Билл.

Длинные голые ноги Габриэля свешивались с края койки, на черных голенях кое-где виднелись желтоватые полосы — в тех местах, где он часто чесался. Глаза у негра были скошены набок, а большая нижняя губа, розовая изнутри, вывернута наружу.

— Однажды я видел жуткую картину, — начал Габриель, — и она заставила меня призадуматься. Змея ела собаку. Небольшую такую собачку, может, это был щенок, не знаю. Змея заглатывала бедную псину целиком, но времени на это у нее ушло немало, и последней из пасти осталась торчать голова. Поначалу несчастная собачка плакала и громко лаяла, но в конце концов сдалась. Казалось, будто она плачет молча.

Мы все притихли. Габриэль обвел нас взглядом, страшно выкатив глаза:

— Знаете, как бывает, когда кто-нибудь плачет, не издавая при этом ни звука? Трясется, глаза зажмурит, уголки рта оттянет назад… Я того бедного песика навсегда запомнил.

Опять пауза.

— Отчего же ты не вмешался? — возмущенно поинтересовался Джон Коппер.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Габриэль. — Змеи испугался. То еще было чудище. К тому же она несколько раз обвилась вокруг собаки, чтоб та не вырвалась. Что мы могли сделать?

— Где это случилось?

Габриэль на минуту задумался:

— На острове. Не здесь. Там, в Южном море.

Мне начинало казаться, что Южное море — ужасное место.

— Можно же было спасти собаку, — не унимался Джон. — Вы наверняка могли что-то сделать!

Габриэль отрицательно покачал головой:

— Нет. Нас было трое. Включая нашего капитана — Лавлейса. Он нам приказал не вмешиваться. Против Лавлейса особенно не пойдешь.

— Встречу когда-нибудь капитана Лавлейса — морду ему разобью, — заявил Джон.

— Сколько это длилось? — спросил я.

— Очень долго.

— Сколько?

— Слишком долго, малютка Джаф.

Я терпеть не мог этого покровительственного тона.

— Собаки не плачут, — заявил Билли Сток.

— Нет, плачут, — поспешно возразил Скип.

— Минут пять все это продолжалось, — сказал наконец Габриэль.

— И вы все стояли и смотрели?

— Да, Лавлейсу было интересно посмотреть, чем это дело закончится. Пришлось всем стоять не двигаясь. Странное было ощущение. До сих пор не могу забыть.

Джон Коппер расплакался и разозлился. Он лег на свою койку и заколотил кулаками по матрасу, повторяя: «Ненавижу!»

— Кого ты ненавидишь, сынок?

— Не знаю, ненавижу, и все.