Зверинец Джемрака

— Что? — моментально отозвался мой приятель. Он не спал.

— Ты не спишь?

— Нет.

— Мне приснился жуткий сон.

— Забудь, Джаф, — успокоил меня Тим, — это всего лишь сон. Все, что ты видел, существует только в твоей голове.

Его слова меня озадачили. Возникло ощущение, будто кто-то вторгся в мое сознание.

— Как может такое забраться в голову? — спросил я, будто мне в ухо вползла уховертка.

— Какое «такое»?

Мы разговаривали шепотом, чтобы не разбудить остальных: со всех сторон доносился сладкий храп.

— Не хочу сейчас об этом говорить, — ответил я после паузы. — Ночью тем более. Завтра обсудим.

— Как хочешь. — Тим от души зевнул.

— Бывают сны… — произнес я спустя какое-то время.

— Знаю.

Мы оба замолчали.

— Мне страшно, Тим, — признался я.

Пауза. Он понимал, что я имею в виду не только сон.

— Мне тоже, — произнес Тим, протянул руку и на мгновение сжал мне плечо. — Дурачок ты, Джаф. — И слегка пихнул меня.

— Ты о доме когда-нибудь вспоминаешь? — поинтересовался я.

Тим задумался:

— Конечно.

— На вид не скажешь — ты никогда об этом не говоришь.

— Ты тоже.

— Наверное.

Снова продолжительная пауза.

— Все вспоминают о доме, — сказал Тим, — но какой толк об этом без конца болтать?

— Как Дэн, например.

Действительно, Дэн — со своей любовью к выпивке, с затуманенным взглядом, тостами в честь Элис и воспоминаниями о том, как его младший сын впервые улыбнулся.

— Да, он такой.

— Раз уж дом и очаг для него так важны, зачем он занялся этим промыслом?

Тим негромко фыркнул:

— Если бы Дэн все время был с женой, вряд ли она казалась бы ему такой прекрасной.

— Сарсапарилью помнишь? — спросил я. — Ту, что продавал зеленщик?

— Спрашиваешь! Да я б за кружку прохладной сарсапарильи сейчас полжизни отдал! Такой аромат не забывается.

Я ясно увидел сетку с травами над головой у зеленщика: розмарин, ромашка, девичья трава.

— Субботний вечер в «Матросе», — размечтался Тим.

Распахиваешь дверь и погружаешься в облако дыма и смеха, отрезаешь прессованного табака и выкуриваешь порцию с бутылкой вина, пока голова не начинает плыть, потом проходишь по узкому коридору в мутноватом свете газовых фонарей, подныриваешь под гардину — и вот ты уже в зале для танцев, где все содрогается от грохота каблуков. Пляшут девушки с ярко-красными губами, груди у них прыгают, словно мячики, моряки с торговых судов заломили фуражки и тоже не отстают, волынщик расставил в стороны острые локти, подбитые железом каблуки так и мелькают в пыли. Над каминной полкой съехали набок настенные золотые часы.

— Да, — произнес Тим, — милый дом. Все еще боишься?

— Да.

— Это ничего, дай-ка руку.

Я протянул руку, и он схватил ее.

— Знаешь, — сказал он, — когда вернемся, я стану главой семьи.

После этих слов мы оба замолчали. Я думал об Ишбель и о ее матери: как-то они справляются теперь вдвоем? Ишбель наверняка не в восторге. Мать частенько доводила ее до ручки. Вряд ли они так уж тоскуют по старику, да и русалки никогда не приносили особого дохода, но обе они точно будут рады возвращению Тима. Я представлял себе, как Ишбель сидит у очага и задумчиво грызет свои жуткие ногти. Чем она занимается? Нашла себе приятеля, с ее-то внешностью. Гуляет небось с каким-нибудь красавчиком-матросом. Об этом думать не хотелось.

Тим заснул и выпустил мою руку. Я же не сомкнул глаз до седьмой склянки, а потом спать уже и смысла не было.

Мы гребли между скал высотой с дом. Покрытые дикой растительностью, они были похожи на застывший зеленый взрыв. Река вытекала из лесистого ущелья, расположенного высоко в скалах, огибая по краю закрытый со всех сторон пляж в форме подковы. С одной стороны его обрамляла опушка леса — деревья, усыпанные кремово-белыми цветами, а с другой — длинная гряда темно-розовых каменных зубцов. Вдали, на возвышенности и в глубине острова, ярус за ярусом поднимались ряды изящных пальм с растрепанными кронами: они все клонились в одну сторону, будто собирались вытащить корни из земли и отправиться в путешествие. Со всех сторон бухту окружали высокие утесы.