Зверинец верхнего мира

Бум-бум-бум-бум-бум! Тануки катится, надув живот, извещает о своем славном побеге, поет о том, как ловко он обманул старика и старуху, – бум-бум, – и ему безразлично, что кто-то назовет его отпетым негодяем, присоединив к веселой песенке никуда не годную мораль. Тануки катится под горку и выруливает на тропу к водопою, зад его увешан сухими репейниками, а в голове сорочье перо, отливающее изумрудом, и бум-бум (два исключительно гулких удара, исполненных особо заунывного дребезжания диафрагмы): под кустом шиповника просыпается серебристая зайчиха. Знакомый призыв, но до полудня, когда моя шерстка отливает серебром особой пробы так, что лунный кролик, толкущий эликсир бессмертия, подается вперед и печально вздыхает, разглядев черную тень Тануки, которая закрывает меня, словно луну солнечная тень во время затмения, – до полнолуния еще далеко, к тому же Ратата, благородный рогатый заяц (и кто подарил ему прививочный нож?) с утра пропадает на реке; будет неловко, если мне встретятся там все трое.

– Три короба карпов, – отвечает Ратата, неловко орудуя прививочным ножом. – До моря я намерен добраться за три дня, там их можно руками собирать на отмелях. Цапли и кармараны только так и делают.

– Одолжи мне прививочный нож, – просит его Тануки, которому тоже хочется зеркальных карпов с серповидными бликами в глазах.

– Нет, с твоим барабаном в лодочке из березовой коры далеко не уплыть, она перевернется. Тебе нужна лодка попроще, скажем, из глины. Глина тяжелый материал, зато прочный, – ты видел глиняные горшки на кухне?

Тануки связал каркас из березовых прутьев, обмазал его сырой глиной, как показывал Ратата, в общем, получилась какая-никакая лодка, и Тануки нарисовал ей на носу глаза.

Любуясь брачными играми стрекоз (особенно той, синеглазой, и ее кавалера), Тануки обгоняет Ратату; даже весла себе не сделал и гребет прямо лапами, надеясь на свою чудовищную силу.

– Ратата, Ратата, рогатый заяц, где твое благородство, обманщик? – плачут золотые бабочки, оставив игры над мальвой и цикорием. – Тануки обгоняет тебя уже на целый день пути, твоего пути, Ратата, потому что Тануки проскочил это расстояние за двадцать минут и четыре десятых секунды. Ты не увидишь – а сознайся, хотелось бы посмотреть! – как сумасшедшая лодка из глины разваливается, обнажая березовый каркас, – шпангоуты, рели, стянутые лыком и еловыми корешками, – как Тануки идет ко дну, неуклюже работая лапами, а ряска над ним тут же сходится, чтобы стрекозы не прекратили своих брачных игр из страха перед черной дырой.

Дружно всхлипнув (однако вид у них был довольно забавный), бабочки-корольки полетели к своему повелителю, озабоченному больным желудком и допоздна отвлекали его печальным, сбивчивым рассказом, который лисички, приведя в порядок, старательно изобразили на сводах ночного неба, так повелел властелин небес, потому что ночью золотистые бабочки спят.

– Умер Тануки, он утонул в каком-нибудь омуте, – сказал Ратата, возвращая прививочный нож тому вдовому. Рассказ рогатого зайца был начисто лишен всех лирических подробностей нашей новеллы, всех этих стрекоз (особенно той, синеглазой, до чего же изящно она танцевала над водой, разгоняя хвостом точечную ряску!), всех этих карпов и бабочек-корольков, даже о серебристой зайчихе благородный рогач не упомянул, соблюдая классическую строгость и последовательность в изложении событий. – Я подсунул ему глиняную плоскодонку, и через двадцать минут она развалилась…

Но мог ли вдовый барабанщик в полной мере наслаждаться возмездием? Он даже не заметил, что в рогах у Рататы стало больше еще одним мягким листочком, о свойстве которых будет сказано ниже. Вот уже три дня старик мучался запором, с тех пор как наелся овсяного супа, а ведь ему надо было еще подумать о погребальной церемонии. Соседи, которые знали, как неудачно он пообедал, сочувствовали ему и советовали опростаться прямо в гроб.

Рискуя навлечь на себя недовольство большинства читателей, у которых есть свои причины относиться к дидактическим концовкам то сердито, то снисходительно, то и вовсе отказывая рассказчику в праве пошутить и подразнить любителей готового платья и забывающих о том, что в рассказе, кроме конца, еще что-то есть, скажем, начало или середина, автор этой истории все же добавит: не верьте рогатым зайцам.