Зверинец верхнего мира

«Я потеряла, когда стала искать твою табакерку». – «Потеряла? А это…» – Гонец нащупывал под собой некую помеху сидеть. Под ковриком. Предмет имел продолговатую форму и размером как будто с веретено. Гонец повертел, покатал его под ковриком. И достал. Сон допускал разные превращения предметов, изменял их форму и цвет и сердил сновидцев, но до сих пор он держался в рамках приличия. Никто (ты тоже!) не осмелился бы вот так, одним словом, назвать вещь, которую гонец извлек из-под себя. Да и мне потребуется, по крайней мере, два.

«Это мне? – спросил гонец. Вещь в его руке крепла с каждым словом. – Это мне?» – «Тебе». Во всех углах шевелилось. Это бумажные. Они не могли безучастно отнестись к такому обороту снов. Они привставали на стульях, чтобы лучше видеть. «Отойди, отойди, загораживаешь». Каждый не сводил с находки гонца своих прорезанных глазниц, но друг другу они мешали. Но вот кто-то догадался, что вещь, найденную под ковриком, надо рассматривать всем сразу. И бумажные сошлись в стопку. Теперь это был один плотный человек.

Другой, легкий и тонкий, сидел у зеркала и занимался чепцом и грелкой.

Минуту-другую гонец ожидал от подарка каких-то еще превращений. Подарок, если бы он того захотел, мог стать кинжалом, опасной бритвой, гадюкой, даже василиском. Но что-то в нем остановилось. Ни во что угрожающее жизни он не пожелал превратиться; мерзкий предмет! им не уколешься. Есть вещи, от которых даже ей становилось дурно. Но вот гонец как будто что-то услыхал: «Кто это скачет?» И верно, вдалеке раздавался какой-то топот.

Сейчас уже никто не скажет, что стало с лошадью королевского гонца, на сапогах у которого еще держались шпоры в виде зубчатого колеса с надписью по кругу «De?p?ches-toi!» – видели, как он вонзал их в мягкую кору ствола. Лошадь пропала, но не окончательно. Дети, да и молочницы, то и дело находили в лесу свежую подкову, еще теплую, несмотря на морозные дни. Иной раз на дороге подковы, дымясь, лежали так же густо, как навоз. А вот навоза никто не встречал. Коню тоже, видно, не хотелось, он спал. С надеждой гонец прислушивался к этому раздавшемуся вдалеке, но скоро понял, что это не тот конь. Может быть, кого-то еще послали сюда из столицы. Его сменяли, ему дадут отдых, а если ему очень посчастливится, его разбудят! Только вот как быть с этим? Просто выбросить, отшвырнуть – забросить, чтобы опять затерялось? Того мало. Столькие уже видели у него в руке эту вещь! Он кинулся к бумажным, стал хватать их руками и рвать. Но, сложенные в плотную стопку, они никак не поддавались на разрыв. «Проклятая кривая девка!» Шаг за шагом она стала пятиться к двери. От гонца это не укрылось; уронил бумажных и двинулся к ней, на ходу уворачиваясь от предметов, которые летели ему в голову. Необыкновенно плавно, мотыльково-медленно плыли стулья, бутылки, башмаки из березы, трости и тряпки – все, что попадалось под руку. Благоухая, простучал веер из сандаловых плашек, за ним пропел поднос, и в довершение всего стремительно пронесся кружевной баронессин чепец, он-то и раскроил бедняге череп. Не зря, – она просияла: вещи! На них еще есть надежда, однако вещь, доставшаяся гонцу выпала из его руки, нырнула в шелковые волны и не показывалась. А что, если это и в самом деле веретено?

Встала на четвереньки. Ласково переливая завихрения ночных рубашек на полу, стала искать. Со стороны – рубашки сами расползались, открывая ей присутствие вещей на плиточном рисунке. Вещи громоздкие не преминули присоединиться к поискам и, как водится, все портили. Выдвигались ящики туалета; обнаружило себя несколько потайных с какой-то некрасивой историей в переписке. Запомнить не удалось. Содержимое явных ящиков усложняло поиски, войдя в разлив белья. Так мы узнали, что досуг баронессы не ограничивался одним вышиванием. Кровать не мешала. Стоя на равном удалении от всех стен спальни, она боялась даже просто переступить с лапки на лапку – так и пребывала, боясь уколоться иглой, давно забытой в клубке цветной нитки или запутаться в мотке добротной шерстяной пряжи. Но чем теперь они стали – все веретена баронессы? Этого никто не скажет. Каково! Знать о том, что ждала все же не одна.

Так или не так? А что, если стук копыт, совсем не зимний, не морозный, принадлежал яви, уставшей ждать за окном? Если кто-то из солдат тосковал о доме, а гонец с рассеченным черепом – о возвращении на королевскую службу, то для нее этот белый огонь мог означать свет последнего в жизни дня. Или того хуже: вернется старость, и нужда принудит к торговле плохой, нестрашной пряжей. Просыпаться ей не хотелось. И странно: вот только что она уверяла себя, что не спит, а теперь готова ущипнуть себя окрепшими белыми пальцами (ни единой морщинки!), чтобы копыта пропали. И они отдалились. Видно конь приближался извилистым путем, скорее всего, он тоже спал, спал на ходу.

Откуда он взялся? Этого никто не скажет. Есть несколько версий.

1. Само собой напрашивалось, что это могла быть лошадь капитана, но тогда бы она отзывалась на кличку Баярд, а она не отзывается.