Звериный круг

— Что я там забыл? — Чапа странно посмотрел на приемник, оторвав от газеты лист, свернул кулечком и сплюнул в бумажную глубь тягучей слюной.

— Смотреть на тебя — одно удовольствие.

— Смотри… — великодушно ответствовал Чапа. Шумно зевнув, пробормотал:

— Вот же скуку люди выдумали! Живешь и живешь, как таракан какой.

Валентин удивленно покосился на него. Некоторые фразы коллеги озадачивали похлеще журнальных ребусов.

— Тебе-то на что жаловаться?

— Всем есть на что жаловаться. Жизнь, падла, замучила. — Чапа шумно завозился в кресле. — Пиво, коньяк, водяра — никакого разнообразия. И башка смурная все время. На войну, что ли, на какую отправиться.

— Накаркаешь, ворона!

— И пусть. Пострелял бы вволю! Хотя… Конечно, ничего хорошего. Кинут туда сопляков стриженых, а после слезу выжимать будут перед экранами.

Рука Чапы закончила монолог вялым поворотом кисти.

— Словом, миру — мир… — Валентин не договорил. Раскатистой дробью ударил телефон. Чапа со вздохом поднял трубку.

— Ну?.. Что?.. А, ясно. — Хмыкнув, сторож кинул на Валентина оживившийся взгляд. — Передам, не волнуйся.

Положив трубку, Чапа довольно сообщил:

— Это Сазик. Велел передать, что ты трепло и самое разное. Ждет тебя в зале. Хочет биться не на жизнь, а на смерть. Пойдешь?

Валентин с досадой покосился на часы. Не вставая, дотянулся до шкафчика, пошарив, вытащил трикотажную пару, перчатки и полотенце.

— Значит, пойдешь? — Чапа обрадовался. — В прошлый-то раз я проспал, а сейчас — хренушки. Значит, не зря задержался. Этот цирк я всегда люблю смотреть.

Валентин сумрачно пронаблюдал, как с грохотом и со скрипом выбирается слоноподобный человек из тесного закутка за столом.

— Смотреть все любят, — пробормотал он.

* * *

Усевшись в кожаное седло тренажера, Чеплугин расположился поближе к рингу.

В кулачных потасовках он слыл знатоком и, созерцая бои, по всей видимости, вспоминал молодые годы и былые возможности. Других зрителей не ожидалось. Все были заняты собой, и зал по-прежнему сотрясался от звона блинов, скрипа пружин и хлестких ударов. Каучуковый человек с растопыренными руками метался на эластичных растяжках, пытаясь избегнуть прицельных атак. По живым человеческим нормам он был давно мертв. Мертв от множества переломов, вывихов, сотрясений и внутренних кровоизлияний. Однако резиновая оболочка продолжала жить, темнея от времени и неласковых прикосновений. Трещины змейками извивались по гуттаперчевому телу, обозначая морщины и приближающуюся старость.

Лоснящийся от пота Сазик зазывно махал руками. Он уже провел в зале целое утро, однако Валентин не сомневался, что через три-четыре часа тот же Сазик, отдохнувший и вкусивший двойной порции шашлычка, отправится с другими бойцами на промысел. Мужские разговоры, наезды, стычки с чужаками — такой диапазон развлечений планировал генералитет стадиона каждый вечер и каждую ночь. Были, разумеется, и дневные бригады, но ранг ночных хищников значился выше.

Быстро переодевшись, Валентин перебинтовал кисти и зубами натянул на руки перчатки.

— Три по три? — Сазик добродушно улыбнулся. Зубы у него были желтые, но ровные и целые, глаза сияли детским азартом.

— Идет.

Валентин не обольщался насчет Сазика. Подобных миляг ребятишек он знавал и раньше. Маска, скрывающая жуликоватую ловкость. Пожалуй, Сазика нельзя было назвать законченным злодеем, но и перевоспитанию он уже вряд ли подлежал. И про того же Сазика Валентин знал, что стоит измениться выражению глаз паренька, и эта же улыбка начнет по-настоящему пугать. Сазик дрался безжалостно, без стеснения пуская в ход самые грязные трюки. За них-то он и был когда-то дисквалифицирован. Внешне с Валентином у него сложились приятельские отношения, однако рукопожатия с хохмами истинной сути не меняли. Ринг был единственным местом, где каждый понимал другого без слов. И пожалуй, ранее многих других Сазик заподозрил в Валентине чужого. Заподозрил, потому что ни разу еще Валентин не работал с ним в полную силу. Хорошего бойца не обмануть, и Сазик это, конечно, чувствовал.

Пара атлетов, оторвавшись от железа, вразвалку двинулась к рингу поглазеть на поединок. Взгляды прочих тоже нет-нет да и обращались в их сторону. Сазика знали многие. Болтливый и языкастый, он пользовался среди братков определенным авторитетом. Пробравшись между канатами, Валентин несколько раз присел, пободал воздух перчатками. Срамное это дело — драться после водки и неразогревшимся. Но Сазику не терпелось, и делать было нечего.

— Что, попрыгали?