Зверобой

— Что касается ферм, — продолжал охотник, — то они по-своему полезны, и найдется немало людей, готовых прожить там всю свою жизнь. Но стоит ли заниматься расчисткой почвы, когда вдвое больше добра можно добыть в лесу! Если вы любите свежий воздух, простор и свет, то найдете их на полянах и на берегах ручьев, а для тех, кто слишком уж требователен по этой части, существуют озера. Но где на расчищенных местах встретите вы настоящую густую тень, веселые родники, стремительные ручьи и величественные тысячелетние деревья! Вы не найдете их там, зато увидите изуродованные стволы, покрывающие землю, словно надгробные плиты кладбища. Мне кажется, что люди, которые живут в подобных местах, должны постоянно думать о своем конце и о всеобщей неизбежной гибели, вызываемой не действием времени и природы, а опустошением и насилием. Что касается церквей, то, вероятно, от них должна быть какая-нибудь польза, иначе добрые люди не стали бы их строить. Но особенной необходимости в них нет. Говорят, это храмы господа бога, но, по-моему, Юдифь, вся земля — это храм для людей со здравым умом. Ни крепости, ни церкви не делают нас счастливее. Кроме того, в наших поселках все враждуют друг с другом, а в лесах царит согласие. Крепости и церкви всегда стоят рядом, и, однако, они явно противоречат друг другу: церкви должны служить делу мира, а крепости строятся для вой ны. Нет, нет, я предпочитаю лесную чащу!

— Женщины не созданы для кровавых сцен, которым не будет конца, пока длится эта война.

— Если вы имеете в виду белых женщин, я согласен с вами — вы недалеки от истины. Но если говорить о краснокожих сквау, то им такие вещи как раз по нраву. Ничто не может так осчастливить Уа-та-Уа, будущую жену нашего делавара, как мысль, что в эту самую минуту он бродит вокруг лагеря своих заклятых врагов, охотясь за скальпами.

— Послушайте, Зверобой, ведь она же женщина! Неужели она не тревожится, зная, что любимый ею человек подвергает свою жизнь опасности?

— Она не думает об опасности, Юдифь, она думает о славе. И когда сердце полно таким чувством, в нем не остается места для страха. Уа-та-Уа — ласковое, кроткое, веселое создание, но она мечтает о славе не меньше, чем любая делаварская девушка, какую я когда-либо знал. Через час она должна встретить Змея на том месте, где Гетти высадилась на берег, и я не сомневаюсь, что она теперь волнуется, как всякая женщина. Но она чувствовала бы себя гораздо счастливее, если бы знала, что в этот самый миг ее возлюбленный выслеживает минга, надеясь раздобыть его скальп.

— Если вы и впрямь верите этому, Зверобой, то я не удивляюсь, что вы придаете такое значение природным склонностям. По-моему, любая белая девушка испытывала бы только глубокое отчаяние, зная, что ее жениху грозит смертельная опасность. Мне кажется, что и вы, хотя и кажетесь всегда таким невозмутимым и спокойным, не могли бы не тревожиться, зная, что ваша Уа-та-Уа в опасности.

— Это другое дело, это совсем другое дело, Юдифь. Женщина слишком слабое и нежное существо, чтобы подвергаться такому риску, и мужчина обязан заботиться о ней. Я даже думаю, что это одинаково соответствует и краснокожей и белой натуре. Но у меня нет своей Уа-та-Уа, да, вероятно, никогда и не будет.

— А вот Гарри Непоседе решительно все равно, кто его жена — индейская сквау или губернаторская дочка, лишь бы только она была хоть чуточку смазлива и стряпала обеды для его ненасытного желудка.

— Вы несправедливы к Марчу, Юдифь, да, очень несправедливы. Бедный малый сохнет по вас. А когда мужчина отдает свое сердце такому существу, как вы, то ни ирокезская, ни делаварская девушка не сможет заставить его изменить этому чувству. Вы можете сколько душе угодно смеяться над такими людьми, как Непоседа и я, потому что мы грубы и не учились по книгам, но и у нас есть свои хорошие стороны. Не надо презирать честное сердце, девушка, если даже оно не привыкло к разным тонкостям, которые нравятся женщинам…

— Смеяться над вами, Зверобой?! Неужели вы хоть на одну минуту можете подумать, что я способна поставить вас на одну доску с Гарри Марчем? Нет, нет, я не настолько глупа! Никто не может сравнить ваше честное сердце, мужественную натуру и простодушную правдивость с шумливым себялюбием, ненасытной жадностью и заносчивой жестокостью Гарри Марча. Самое лучшее, что можно сказать о нем, заключается в двух его кличках — Торопыга и Непоседа, которые не означают ничего особенно хорошего. Даже мой отец, хотя он и занимается в эту минуту тем же самым делом, что и Гарри, отлично понимает разницу между вами. Я знаю наверное, потому что он сам сказал мне об этом.