Зверобой

Сейчас, когда Марьяна демонстрировала ему свое безразличие (с улыбкой, конечно, жалостливой, но наигранной), Демьян превращался в кимвал звучащий и любви не имел. Имел раздражение, ненависть, злость – сразу от матери до Марьяны разливалось все это в нем и разрывало его изнутри. «Я хороший», – убеждал он себя в детстве, в слезах, запершись на кухне, раскачивался словно маятник и твердил: я хороший, хороший, хороший. Вот и снова: «Я хороший» – хороший, хороший, но совершенно потерянный. Марьяна его за это сначала жалела – как же можно не полюбить такого? Но сама не смогла, кажется, хотя и рассчитывала. Иногда во время ссор она говорила: ты слишком хороший, Демьян, в этом твоя проблема. Даже когда яйца достать нужно, ты этого не можешь. Потому что это неприлично, а у тебя на плохое ресурсов нет, этим я должна заниматься.

И в Демьяне снова качался маятник.

Когда родилась Марта, мать позвонила. «Поздравляю с дочкой, – сказала она короткой строкой. – Денег не вышлешь? Катеньке надо бы помочь, у нее ведь тоже сын, ты теперь понимаешь – дети». «Мама, это ведь твоя внучка…» – начал было Ян, хотел спросить, не хочет ли она приехать, хоть посмотреть на нее. «Дёма, – строго отрезала мать. – Ты думаешь, я совсем умом поехала? Раз твоя дочь – значит, внучка мне, это понятно». Мартой она никогда не интересовалась. О рождении Аси Ян сообщил коротко – в ватсап. На улице снова стояла весна – громко и радостно просыпался размякший мир. Получил в ответ наклейку – букет роз с мерцающими звездочками и подписью «Христос Воскресе!»

19. Мэй

Нет, сказал сам себе Демьян, стоя утром перед зеркалом в ванной, широкой, как поле для гольфа, – нет, я больше не буду жить без любви. Надо только найти ее. Кого ее – он и сам не знал, но душа требовала поисков. Впрочем, чего искать? Нужно просто плыть по течению и принимать дары.

Он не помнил толком, как выглядела та студентка, не помнил имени.

В аудитории осмотрелся – нет ли еще кого-то, способного заменить? Но ничего не попалось под руку. Решил, что стоит сходить в деканат, там поднимет списки, найдет. В деканат пошел вместо обеда.

Джиллиан. Алекс. Брук. Алиса. Пегги (тут он добавил: Гуггенхайм). Найджела. Кейт (здесь ему на ум пришло: Уинслетт). Шерил (конечно, Кроу!). Он даже засмеялся – это забавно, достал телефон и записал в заметки: «Игра на ассоциации с именами». Ян решил, что это неплохая проверка учета культурных кодов: он предложит ребятам на занятии список имен или даже пусть они называют свои – а все остальные должны на счет три дополнить имя фамилией, с которой оно сразу же сочетается в голове.

Питер. Чарли. Бренда. И даже Настя. Он вспомнил: это русская девочка, дочь каких-то эмигрантов в первом поколении, она рассказывала ему о своем маленьком городе в России, маленьком, да удаленьком – кажется, в этом городе повсюду разливалась нефть. Настя сказала, что ее родители не были богатыми по меркам этого города, но сложно в это поверить, если она смогла уехать и учится теперь здесь в университете.

Кевин. Риз (Уизерспун). Мэй. Желтое платье.

Ее звали Мэй.

Споткнулся об это имя и сразу же вспомнил: платье, светлая, волосы волнистые, как у Марьяны, он тогда еще внутри усмехнулся, что ему не придется к новой женщине привыкать.

Окей, Мэй Ройз, найти тебя было легко.

Мэй стояла возле своей машины – старого «жука», вместо желтого платья на ней был брючный костюм – серый, белая блузка, бриллиантовая капля на влажной ключице.

– Привет, мистер Ян, – сказала она радостно, заметив его. Мистер Ян – так его называли все студенты. Его бесило, что к нему обращаются по фамилии, поэтому перешел на имя. Отказаться от своей фамилии было для него только в радость, чтобы ничто не роднило его с семьей.

– Привет, Мэй, – ответил он и протянул руку. – Зайдем в кафе?

– Вот уж не ожидала вашего сообщения!

– Да я сам не ожидал, знаешь. Но тут вспомнил твою работу… Ты еще работаешь над этой темой?

– О да. И я сейчас веду группу пострадавших от харрасмента. Так что могу рассказать многое. А что, что-то произошло?

Ее лицо мгновенно стало озабоченным и серьезным, Ян ненавидел это в местных – ему казалось, что это ложь, лицемерие, что не может человек вот так распоряжаться собственной мимикой и тем паче эмпатией. Но в Мэй ему это понравилось. Способность сопереживать ему нужна была сейчас хлеще иных способностей.

– Нет, – он мягко коснулся ее плеча, улыбнувшись. – Нет, ничего не случилось. Просто хотел узнать, какая сейчас в этом направлении ведется работа, пишу статью.

Он соврал и соврал легко – никогда еще не было ему так легко и складно врать, а она это приняла, не усомнилась даже.

Дома сидел за ужином и думал про Мэй. Про то, как она рукой провела по его спине прощаясь. И про то, что она выглядит слишком взрослой для своих двадцати, они с Марьяной так точно не выглядели, когда познакомились. Они и в двадцать пять еще были подростками, их не занимали идеи спасения мира, раздельного сбора мусора или борьбы с мясоперерабатывающими заводами, а работы в комитетах и денег на костюмы у них просто не было, не говоря уж о машине.