Зверобой

Непоседа, лежавший теперь лицом прямо к ковчегу, не переставал вертеться и корчиться еще с тех пор, как его связали. В то же время он следил за движениями баржи. Наконец, увидев, что судно освободилось и начало скользить вдоль свай, Непоседа понял, что время приспело. Попытка была отчаянная, но являлась единственным шансом спастись от мучений и смерти и как нельзя более соответствовала необузданной удали этого человека.

Итак, дождавшись того мгновения, когда корма почти коснулась платформы, Непоседа опять начал вертеться, словно от невыносимой боли, громко проклиная всех индейцев вообще и гуронов в особенности, и затем быстро покатился по направлению к барже. К несчастью, плечи Непоседы были гораздо шире, чем его ноги, поэтому он катился не по прямой линии и достиг края платформы совсем не в том месте, где рассчитывал. А так как быстрота движения и необходимость спешить не позволили ему осмотреться, то он упал в воду.

В эту минуту Чингачгук, по требованию своей невесты, снова открыл огонь по гуронам. Последние считали, что пленник надежно связан, и в пылу боя не заметили, как он исчез. Но Уа-та-Уа принимала близко к сердцу успех своего плана и следила за движениями Непоседы, как кошка за мышью. В тот миг, когда он покатился, она уже угадала неизбежный результат, тем более что баржа начала теперь двигаться довольно быстро. Делаварка старалась придумать какой-нибудь способ, чтобы спасти пленника. С инстинктивной находчивостью она открыла дверь в тот самый момент, когда карабин Чингачгука загремел у нее над ухом, и под прикрытием стен каюты пробралась на корму как раз вовремя, чтобы увидеть падение Непоседы в озеро. Нога ее случайно коснулась одного из свободно болтавшихся углов паруса. Схватив прикрепленную к этому углу веревку, девушка бросила ее беспомощному Непоседе. Идя камнем ко дну, он успел, однако, вцепиться в веревку не только пальцами, но и зубами.

Непоседа был опытный пловец. Спутанный по рукам и ногам, он инстинктивно прибегнул к единственному приему, который могли бы подсказать знание законов физики и обдуманный расчет. Вместо того чтобы барахтаться и окончательно потопить себя бесполезными усилиями, он позволил своему телу погрузиться возможно глубже и в тот миг, когда веревка коснулась его, почти целиком ушел под воду, если не считать лица. В этом положении, пользуясь кистями рук, как рыба плавниками, он вынужден был бы ожидать, пока его выудят гуроны, если бы не получил помощи со стороны. Но ковчег поплыл, веревка натянулась и потащила на буксире Непоседу. Движение баржи помогало ему удерживать лицо над поверхностью воды. Человека выносливого можно тащить целые мили этим странным, но простым способом.

Как уже сказано, гуроны не заметили внезапного исчезновения пленника. На первых порах он был скрыт от их взглядов выступающими краями платформы; затем, когда ковчег двинулся вперед, Непоседа скрылся за сваями. Кроме того, гуроны были слишком поглощены желанием подстрелить своего врага-делавара. Больше всего их интересовало, удастся ли ковчегу отцепиться от свай, и они перебрались в северную часть «замка», чтобы использовать находившиеся здесь бойницы. Чингачгук тоже ничего не знал об участи Непоседы. Когда ковчег проплывал мимо «замка», дымки выстрелов то и дело вырывались из бойниц, но глаза сражающихся были слишком зорки, а движения слишком быстры, чтобы дело могло кончиться ранением. Наконец, к удовольствию одной стороны и к огорчению другой, баржа отделилась от свай и со все возрастающей скоростью начала двигаться к северу.

Только теперь узнал Чингачгук о критическом положении Непоседы. Показаться на корме баржи — значило неминуемо погибнуть от пуль. К счастью, веревка, за которую цеплялся утопающий, была прикреплена к нижнему углу паруса. Делавар отвязал ее, и Уа-та-Уа тотчас же начала подтягивать к барже барахтавшееся в воде тело. В эту минуту Непоседа плыл на буксире в пятидесяти-шестидесяти футах за кормой, и только лицо его поднималось над поверхностью воды.

Он уже был довольно далеко от «замка», когда гуроны, наконец, заметили его. Они подняли отвратительный вой и начали обстреливать то, что всего правильнее будет назвать плавучей массой. Как раз в этот миг Уа-та-Уа начала подтягивать веревку — это обстоятельство, вероятно, спасло Непоседу. Первая пуля ударилась об воду как раз в том месте, где широкая грудь молодого великана была явственно видна сквозь прозрачную стихию. Пуля пробила бы его сердце, если бы была выпущена под менее острым углом. Но теперь, вместо того чтобы проникнуть в воду, она скользнула по гладкой поверхности, рикошетом отскочила кверху и засела в бревнах каюты, вблизи того места, где минуту назад стоял Чингачгук, отвязывая от паруса веревку. Вторая, третья, четвертая пули натолкнулись на то же препятствие, хотя Непоседа совершенно явственно ощущал всю силу их ударов, ложившихся так близко от его груди.