«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Окружение. В сорок втором бойцы и командиры уже хорошо понимали, что это такое. Ты оторван от своих, по существу беззащитен и не знаешь, что будет через час или три. Вокруг враги и неоткуда ждать помощи. Те, кто уже побывал в окружении, отчетливо осознавали свое положение и с тревогой оглядывались по сторонам. Людей охватывало отчаяние. Впереди плен или смерть. Многие не верили после пережитого, что сумеют вырваться живыми.

Двигались молча. Да и о чем было разговаривать? Перемалывать из пустого в порожнее, что опять где-то дало маху командование, что-то упустили, не сумели предугадать? Рассыпалась, смята целая дивизия. Да что там дивизия! Месяц назад геройский маршал Тимошенко в компании с партийным начальником Никитой Хрущевым просрали Юго-Западный фронт, где сгинула не одна, а десятки дивизий.

Но эта группа, численностью человек шестьдесят (сбежали немногие), двигалась, сохраняя какой-то порядок. Капитан Ламков, ничем в глазах своих бывших начальников не выделявшийся, сбил небольшой, но твердый, готовый крепко огрызнуться кулак.

Лошади вместе с людьми тянули исправную, заряженную гаубицу. Батарея была разбита на отделения, которыми командовали проверенные сержанты Лыгин и Чистяков, рядовой Роньшин. Заместителем стал пехотный младший лейтенант, с винтовкой за плечом, закончивший недавно трехмесячные курсы и четко выполнявший все приказы.

Когда стало подниматься солнце, стало ясно – надо искать какое-то укрытие. На юго-восток прошла группа бомбардировщиков, пронеслась пара немецких истребителей. Пока никто не обращал внимания на пыльную колонну, растянувшуюся метров на двести, но было ясно, что авиация не упустит такую цель.

Опасность пришла с земли. Послышался треск мотоциклетных моторов. Два «зюндаппа» с колясками обстреляли из пулеметов хвост колонны, развернулись и стремительно унеслись назад. К Ламкову принесли на плащ-палатках двоих тяжело раненных бойцов.

– Что с ними делать?

– Перевязать хоть догадались? – с досадой спросил капитан.

– Так точно. Оба по несколько пуль словили. Не жильцы…

Капитан перехватил тоскливый взгляд одного из раненых и невольно отвел глаза. Чем он мог им помочь? Сквозь провисшую плащ-палатку, служившую носилками, тягучими каплями тянулась вишневого цвета кровь и сворачивалась шариками в дорожной пыли. Комбат приказал уложить раненых на зарядный ящик.

– Не зевать. Что это такое? Толпа бродяг или подразделение Красной Армии. Почему не отбили нападение?

– Они с трехсот метров огонь открыли, – ответил кто-то. – Из двух пулеметов и автоматов. Мы тоже стреляли, но фрицы слишком быстро смылись.

– Правильно. Они же не дураки под пули подставляться.

– Там еще один наш убитый лежит.

– Забрать документы, – приказал Ламков. – А ты, лейтенант, поставь в хвост колонны расчет «дегтярева» и пару бойцов посмышленей. Еще троих я тебе из батареи дам. Прозевали мы немецкую разведку, а они с маху бьют. Вот и наши пусть так же действуют.

– Есть, – козырнул младший лейтенант.

Послали Чистякова, Роньшина и Гришу Волынова.

– Надо бы свернуть с дороги, – осторожно посоветовал старшина батареи. – Мы тут на виду.

Ламков промолчал. Через кювет и по буграм лошади не смогут протащить гаубицу. Он рассчитывал добраться до темневшего впереди лесного массива. Однако события разворачивались слишком быстро, добраться до леса не успели.

На этот раз мотоциклистов было четыре и с ними бронеавтомобиль. Два «зюндаппа» свернули в степь, намереваясь ударить с фланга, а трехосная бронированная машина неслась по дороге в сопровождении двух других мотоциклов. На башне была установлена 20-миллиметровая пушка и спаренный с ней пулемет, которые открыли огонь пока еще короткими, пристрелочными очередями.

Вели стрельбу пулемет и автоматы экипажей мотоциклов. Видимо, вся тройка намеревалась с ходу врезаться в хвост колонны, смять и расстрелять толпу оборванных красноармейцев, которые вряд ли окажут сопротивление. Скорее начнут разбегаться и поднимать руки, как это часто случалось в сорок первом и в сорок втором году.

На этот раз немцы просчитались. Сборное отделение прикрытия во главе с сержантом-пулеметчиком, занявшее позиции по обеим сторонам дороги, открыло дружный огонь.

Антон Роньшин, раскинув ноги, торопливо выпускал пулю за пулей. Саня поймал на мушку водителя мотоцикла и нажал на спуск. Сержант-пулеметчик бил длинными очередями по бронеавтомобилю. Но пули, даже бронебойные, рикошетили от скошенных угловатых бортов и радиатора.

Чистяков понял, что они ничего не сумеют сделать. У него кроме карабина имелась противотанковая граната. Но ему не дадут даже приподняться, чтобы швырнуть ее. Если комбат не догадается ударить из гаубицы, им всем конец. Саня все же отложил карабин и приготовил гранату. Крикнул Антону Роньшину, у которого тоже имелась противотанковая РПГ-41.

– Антоха, гранатами надо…

Он не успел закончить фразу. Спаренные стволы автоматической пушки и пулемета слегка опустились. Мелкие взрывы прошли наискось, миновали его и обрушились на пулеметчика.

Чистяков лежал в пяти шагах и отчетливо видел, как подломился, вылетел из рук сержанта «дегтярев». Голова дернулась, слетела каска, а под ней осталась лишь половина головы до переносицы. Куски черепа и что-то бурое брызнули в разные стороны.

Второй номер приподнялся и тут же опрокинулся на бок. Снаряды пробили ему грудь и оторвали кисть руки. Вскочил красноармеец рядом с Чистяковым, но сумел сделать лишь несколько шагов. Пули перехлестнули ему ноги выше колен и опрокинули на траву.

Все, конец! Чистяков вцепился в тяжелую противотанковую гранату, но не понимал, что делать дальше. Страх неминуемой смерти сковал тело. Наверное, Саня закричал, и этот животный крик хоть как-то привел его в сознание, не дал вскочить, подставляя тело под пули. Он отогнул предохранительные усики и, выдернув кольцо, бросил полуторакилограммовую гранату. Она взорвалась в десяти шагах, ударив по ушам тугим звоном.

И тут же позади грохнула гаубица. Звук ее выстрела Саня не смог бы спутать ни с чем другим. Снаряд прошел мимо вильнувшего бронеавтомобиля и взорвался далеко позади. Экипаж понимал, что единственный выход – увеличить скорость и продолжать движение вперед. Если машина начнет разворачиваться, следующий снаряд разнесет ее.

Они промчались мимо, массивный бронеавтомобиль и мотоцикл, обдав Чистякова ревом, треском очередей и клубами гари. Один мотоцикл отстал, видимо, повредило осколками или достала чья-то пуля.

Оставшиеся в живых бойцы отделения прикрытия стреляли по экипажу мотоцикла из трех человек, которые пытались развернуть «зюндапп» и одновременно завести заглохший двигатель. Пуля свалила одного из немцев, второй открыл огонь из автомата. Из пробитого бака вытекала струйка бензина. Водитель тоже сорвал с груди автомат и стрелял быстрыми короткими очередями.

Ни у Чистякова, ни у других бойцов не было времени оглянуться. Они бы увидели, как шеститонный бронеавтомобиль на скорости подмял, раздавил несколько человек. Очереди хлестали по гаубице, которую спешно зарядили снова и подводили прицел.

Снаряд врезался в бронемашину, когда до нее осталось не более полусотни метров. Разодрало капот, выбив оба колеса. Ходовая часть, развороченная до самой башни, вспыхнула. Мотоцикл, следовавший за броневиком, едва не налетел на орудие. Тормознул, мастерски крутнулся, но в него в упор выпустил всю обойму ТТ капитан Ламков, кого-то убив и ранив из экипажа.

Водитель «зюндаппа», прибавив газ, пытался вырваться. Но мотоцикл со всех сторон уже облепили бойцы. Водителя проткнули штыком. Пулеметчика били прикладами, затем вытащив из коляски, топтали и добивали всем, что имелось в руках.

Одновременно десятка два винтовок и единственный оставшийся «дегтярев» вели огонь по мотоциклам, заходившим с фланга. Оба «зюндаппа» стреляли из пулеметов, крутились, уходя из-под пуль. Они не торопились отступать, хотя видели, что бронеавтомобиль уже горит, а два других мотоцикла подбиты.

Очереди скорострельных МГ-34 свалили одного, другого бойца на дороге. Ответный огонь достал пулеметчика в коляске. Водитель погнал продырявленную машину прочь, тело убитого пулеметчика подбрасывало на ухабах.

Последний «зюндапп» приостановился. Там сменили перегревшийся ствол и ударили длинной настильной очередью, заставив бойцов залечь. Но уже развернули в его сторону гаубицу и торопливо шарахнули осколочным снарядом. В горячке не забили сошники в землю. Тяжелое орудие, подпрыгнув, разбросало артиллеристов. Взрыв взметнул фонтан земли с перелетом. Мотоциклист, уходя от следующего снаряда, набрал скорость и скрылся за бугром.

Чистяков, Роньшин, Волынов и трое красноармейцев бежали тесной кучкой к «своему» мотоциклу. На нем не было пулемета, а экипаж был почти весь выведен из строя.

Один из мотоциклистов лежал на дороге возле коляски, другой торопливо хромал в сторону островка кустарника. Третий перезаряжал автомат, желая прикрыть товарища. В него принялись стрелять на ходу, чаще мазали, но все же угодили в плечо. Он тоже побежал, но пуля догнала его и бросила на траву. Оставшийся мотоциклист поднял руки. В одной был зажат автомат.

– Бросай, мать твою! – кричали ему.

Он бросил свой вороненый прикладистый автомат, но это уже не имело значения. Красноармеец в волочившейся за ногами обмотке обогнал всех и, хакнув, ударил немца штыком в живот. Следом воткнул штык еще один боец, а Роньшин, у которого штык на карабине был сложен, с силой обрушил кованый приклад в лицо.

– Кажется, готов, – вытирая пот, сказал Роньшин и подобрал автомат.

Когда проходили мимо сержанта-пулеметчика с развороченной снарядом головой и двух погибших красноармейцев, злоба снова охватила бойцов. Роньшин всадил очередь в уже мертвого водителя, а красноармеец воткнул несколько раз подряд штык в другого мотоциклиста.

Сане казалось, перед ним совершенно чужие люди, озверевшие от злобы, готовые снова убивать мертвых. У красноармейца с окровавленным штыком тряслась от возбуждения нижняя челюсть. Он скользнул мутным взглядом мимо Чистякова и, не зная куда деть остаток злости, размолотил прикладом фару мотоцикла.

Собрали трофейные автоматы, магазины к ним, гранаты. В коляске «зюндаппа» кроме консервов нашли сало, наше русское, завернутое в холстину. Там же лежала женская, расшитая узорами меховая безрукавка.

– Ты видел? – наседал Роньшин на Чистякова. – Они людей подчистую грабят, а ты говоришь…

– Пошли, Антон, – перебил его Саня. – Там нас ждут.