«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

В бою с немецкой разведкой погибли семь или восемь человек. Тяжело раненных кое-как погрузили на передок. Кого смогли, усадили на двух уцелевших лошадей. Капитан Ламков наконец решился взорвать последнюю гаубицу своей батареи. Предварительно снял прицел и подозвал к себе Михаила Лыгина и Саню Чистякова.

– Ребята, возьмите по две гранаты и бросьте из кювета под орудие. Сумеете?

– Так точно.

Даже четыре противотанковые гранаты не сумели разбить тяжелую гаубицу. Оторвало одно колесо, пробило откатник, свернуло приборы наводки. Гаубица со стороны вроде целая осталась стоять, словно памятник, посреди проселочной дороги. Даже убитых не похоронили. Снесли тела в одно место, накрыли лица полотенцами.

– Простите, уходить надо срочно. Немцы вот-вот появятся или самолеты налетят.

Непонятно перед кем оправдывался капитан. Лыгин тронул его за плечо и поторопил:

– Пошли, Николай Васильевич. Люди похоронят.

Некоторые тоже сняли пилотки или каски, а большинство, слишком изнуренные ночным переходом и непрерывными боями последних дней, уже шагали к лесу.

Несколько часов, сделав лишь небольшой привал, шагали по лесной дороге. За это время умерли четверо тяжелораненых. В основном люди пострадали от плотного пулеметного огня, некоторых догнал огонь авиационных пушек.

Двадцатимиллиметровые снаряды перебивали кости, почти напрочь отрывая конечности. На сквозную дыру в плече одного из артиллеристов было жутко смотреть. В широком выходном отверстии бился розовый край легкого, выталкивая струйки крови. Рану туго перемотали, но вишневое пятно проступало через многочисленные витки бинтов и полотенце, которым перетянули грудь.

– Я ведь не умру? Трое дочерей у меня… старшей пятнадцать. И мальцу всего год.

– Не умрешь, – успокоил его санитар, а отойдя в сторону, доложил комбату: – Не выживет он, рана слишком тяжелая.

К вечеру пошел дождь. Люди прятались под соснами, накрывались плащ-палатками. Ужин состоял из нескольких мятых буханок хлеба и сахара. Разделили консервы, найденные в багажниках мотоциклистов. Досталось понемногу, но хоть чем-то желудки наполнили.

За ночь умерли оба тяжелораненых, а человек пять исчезли. Трое оставили винтовки, противогазы, каски, даже звездочки с пилоток. Двое других винтовки с собой прихватили.

– Партизанить пошли, – криво усмехнулся Николай Васильевич Ламков.

Двое легкораненых подошли к комбату и, помявшись, попросили отпустить их к семьям.

– Какой с нас прок? – оправдывался который постарше. – Лишняя обуза вам.

– Идите, – только и ответил комбат.

В чем их убеждать? Все видели, как разбегались вчера люди и сколько погибло. Дивизия разбита и рассеянна, от артполка остались две лошади и гаубичный прицел. Но сам Ламков действовал энергично и толково. И бой с моторизованной немецкой разведкой выиграли, уничтожив бронеавтомобиль, два мотоцикла, а остальных заставили срочно убегать, издырявив два других «зюндаппа».

Утром он построил оставшихся бойцов, человек тридцать пять, рядом с ним стоял младший лейтенант. Оглядел шеренгу, приказал подравняться.

– Еще кто-нибудь хочет по домам разойтись? – спросил он.

Люди молчали, переминались.

– Если таковых нет, то теперь считайте себя взводом Красной Армии, в котором действуют все уставы и армейские законы. У кого кишка тонка, уже удрали. С теми, кто решит дезертировать, будем поступать как они того заслуживают.

Вопросов больше не возникало. Бойцы привели себя в порядок, проверили и почистили оружие. Его вполне хватало. Имелись несколько трофейных автоматов, пулемет МГ-34 и наш «дегтярев», ручные гранаты. Тяжелые, противотанковые, почти все выбросили, так же как избавлялись от противогазов – лишний груз. Последними РПГ взорвали гаубицу.

День провели в лесу. Разделили на всех две последних буханки хлеба, несколько горстей сахара пополам с махорочной пылью. Нашли на полянах немного земляники, но далеко от временного лагеря Ламков уходить запретил. Каждые два часа менялись посты.

Следующую ночь шли до рассвета. За горизонтом вспыхивали отблески далеких взрывов, иногда слышался звук моторов. В темноте миновали стороной какую-то деревню, но зайти туда не рискнули. За околицей стоял немецкий пост, изредка выпуская ракеты.

Очень хотелось есть, но на дневной стоянке сумели найти лишь немного молодых маслят и землянику. Варили подобие жидкой похлебки на крохотных костерках и пили через край. Долго отсыпались после ночного перехода. Несколько бойцов помоложе сбили ноги о камни и кочки, у кого-то развалились ботинки.

– Дойдем, Саня, – подвязывая подошву ботинка, бодро рассуждал Михаил Лыгин. – Черт, надо было с мертвого фрица сапоги снять. Побрезговал, а теперь вот мучаюсь.

Ботинки все же починил, аккуратно замотал обмотки и заявил, что шагать можно. Но в этот же вечер, когда двинулись в путь, окружение дало знать, что они в тылу врага и прорваться к своим будет непросто.