«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

Но сейчас шел апрель сорок пятого года, упиваться своими прошлыми успехами было опасно. Тем более в последнее время успехи были нечастые, и немецкая авиация несла большие потери.

Первым опасность почувствовал девятнадцатилетний пилот Курт. Его с легкостью догнал свалившийся из-под облаков скоростной истребитель «Як-9». Два снаряда калибра 20 миллиметров врезались в двигатель, а строчка крупнокалиберных пуль прошила основание крыла, оставляя рваные отверстия.

Двигатель замолчал, а пилот явственно услышал свист воздуха, под напором которого выгибалось пробитое крыло. Высота двести метров хороша для ведения огня — можно выцеливать отдельного офицера на коне или артиллерийскую упряжку. Но эта высота очень опасна для подбитого самолета.

Парашютом уже не воспользуешься, а тяжелый капот неудержимо заваливает машину носом в землю. Вернее, в болотистую жижу. Если не разобьешься, то придется долго и мучительно захлебываться. Да и русские рядом — вряд ли они пощадят его.

Курт все же сумел посадить дымившийся самолет и даже не разбил его. Машина врезалась в жидкую грязь, отвалилось крыло, а вода плескалась в десятке сантиметров от лица. Фонарь кабины от сильного удара заклинило.

Пытаясь открыть его, Курт вскрикнул от боли — у него было сломано запястье левой руки. Однако он не оставлял попыток выбить фонарь и выбраться наружу. Кабину заполнял дым, и летчик боялся сгореть заживо. Он задрал голову, наверху сцепились в стремительных виражах его ведущий и русский истребитель.

Курт навалился всем телом на стекло и вдруг увидел красноармейца, который стоял в нескольких шагах с винтовкой навскидку. Он был небольшого роста, в длинной шинели. С минуту они смотрели друг на друга.

— Помогите вылезти… ради бога, — закричал немец. — Я ранен.

Но маленький русский (это был повозочный из хозвзвода) что-то быстро заговорил, грозя кулаком. Одна из пуль ранила вскользь его коня. Обозленный боец пробежал метров триста, чтобы отомстить сразу за все, и в том числе за раненого коня.

Курт лихорадочно рылся в кармане, собираясь достать фотографию отца, матери, погибшего брата и невесты, которая его ждет. В конце войны немцы часто совали эти семейные снимки в надежде на жалость победителей. Зачастую это не срабатывало, у русских солдат накопился слишком большой счет за погибшую родню и товарищей. Но вдруг этот солдат пощадит его, поможет…

Красноармеец поднял винтовку и нажал на спуск. После второго выстрела пуля прошила армированное стекло. Солдат выстрелил еще раз и побежал к своей колонне — его уже торопили.

Пилот с пробитым плечом и сломанной рукой остался в своем самолете. Из раны текла кровь, мутилось сознание. Машина уже погрузилась в вязкий ил до половины фюзеляжа — мутные мелкие волны плескали в стекло. Холодная талая вода поднялась в кабине выше пояса, тело коченело, все заволакивал туман.

Эскадрилья советских истребителей сбила еще два «Фокке-Вульфа». Остальные ушли на скорости в облака. Их догоняли «Яки», посылая вслед пушечные и пулеметные трассы. Упускать немецкие самолеты они не собирались.

На дороге взорвали одну и другую полосу заграждений. Техника и люди двинулись вперед. Вернулись остатки бронетанковой группы, которая уничтожила минометную и дальнобойную батареи.

Петр Тырсин доложил командиру полка о потерях. Пантелеев кивнул и поторопил капитана — надо было наверстывать упущенное время.

По дороге еще дважды вступали в короткие бои. Немецкие заслоны не могли противостоять массе советских войск, двигающихся к столице рейха.

На исходе ночи впереди увидели далекое зарево. Оно росло, растворяя темноту, слышалась отдаленная канонада. Проснулся заряжающий Василий Манихин, выглянул в люк.

— Что там? — зевая со сна, спросил он.

— Берлин, — коротко отозвался капитан Чистяков, стоявший в люке.

— Дошли, мать его, — встрепенулся тоже проснувшийся наводчик Коля Марфин. — Теперь вам конец, фрицы!

— Не радуйся, — отозвался измотанный долгой дорогой механик Савушкин. — Здесь еще крепко повоевать придется.

Глава 8. Бои среди развалин

Самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева вместе с танковой бригадой вышел на северо-восточную окраину Берлина к полудню.

День был солнечный. Но пелена дыма, которая не рассеивалась всю последнюю неделю, затянула небо. Лишь изредка проглядывал затененный диск солнца. Воздух был пропитан запахом гари, а порывы ветра несли облака сизого пепла.

В столице рейха в те дни горело все. И особенно много бумаги. Из подвалов и хранилищ бесчисленных имперских учреждений вытаскивали кипы, мешки, ящики документов. Совсем недавно они определяли порядок правления завоеванными странами Европы, судьбы целых народов.

Печати с распластанным орлом и свастикой в когтях скрепляли приказы, распоряжения, ценой которых были зачастую тысячи жизней. Сейчас все это спешно сжигалось, уничтожались следы преступлений. Ни в одном месте на земле не носилось в воздухе столько пепла.