Зверобой

— Стало-быть, тем больше нужно благоразумия и осторожности в этих местах. Не думаю, чтобы неприятель успел проникнуть в эти горы, — ему тут нечего делать, но все делавары того мнения, что осторожность составляет после храбрости первую и необходимую добродетель воина. Горное эхо лучше всякого шпиона может выдать тайну нашего прибытия сюда.

— Но прежде всего оно доложит старику Тому, что у него гости. Садись-ка опять, любезный, и, пока светло, поплывем к его ковчегу.

Скорый Гэрри, плывя по диагонали, направил свой челнок к юго-востоку. В этом направлении они были на расстоянии одной мили от берега. Через несколько минут они услышали легкий шум, и, оглянувшись назад, увидели, как лань выходила из воды на берег, пробираясь к тому месту, откуда появилась. Животное стряхнуло воду со своих боков, взглянуло на деревья и углубилось в густой кустарник.

— Ты, Гэрри Марч, — сказал Натаниэль, — должен радоваться, что у тебя на этот раз глаз был не так верен и рука не так тверда. Мы вовсе не нуждались в смерти этого животного!

— До моего глаза и до моей руки, я думаю, нет тебе никакого дела, — возразил Гэрри, вспыхнув от досады. — Делавары прозвали тебя Непромахом, и ты, я верю, отлично стреляешь в оленей; но желал бы я поставить тебя лицом к лицу с каким-нибудь мингом, который так же, как и ты, вооружен карабином. Тогда можно было бы что-нибудь сказать насчет твердости твоей руки и верности глаза. Убить четвероногое животное не значит еще отличиться, но положить на месте дикаря, по-моему, — геройский подвиг. Мой глаз верен, друг Натаниэль, и рука моя не дрожит. Если пуля не дошла по назначению, это произошло оттого, что животное вдруг остановилось на месте, тогда как, по моему расчету, ему следовало продолжать путь.

— Отчего бы это ни произошло, Гэрри Марч, я очень рад, что ты промахнулся. Что касается меня, — я не стыжусь, что у меня не хватит духа стрелять в своего собрата с таким же хладнокровием, как в оленя.

— Кто же тебе говорит о твоих собратьях? Речь идет о каком-нибудь индейце, который не далеко ушел от четвероногих.

— Краснокожие такие же люди, как и мы, Гэрри Марч!

— Ты ребенок, Натаниэль, забавный ребенок! Если хочешь сам прослыть дикарем, стоит только тебе об этом заикнуться, и мы увидим, какой прием сделает тебе Юдифь Гуттер. Однако, вот река, которую мы так долго искали. Видишь, как она запряталась под деревьями и кустарниками: можно подумать, что все это скорее загромождает, чем облегчает исток воды из озера.

В самом деле, множество кустарников, пригнутых к воде, и сосен, подымавших свои верхушки наподобие колокольных шпицов, делало даже на ближайшем расстоянии незаметным исток, через который вытекала вода из Глиммергласа. Не было видно никаких следов реки, и лес повсюду представлял собою однообразный, бесконечный лиственный ковер. Между тем челнок, медленно подвигаясь, вошел под арку из древесных ветвей. Несколько минут окруженные мраком путешественники не говорили ни слова.

— Эту засаду устроила сама природа, — сказал, наконец, Гэрри вполголоса, как-будто чувствуя, что это место посвящено молчанию и осторожности. — Я теперь убежден, что старик Том засел где-нибудь недалеко отсюда. Проедем еще саженей десяток, и мы, наверное, наткнемся на его гнездо.

— Но каким образом мог пробраться сюда его ковчег? — с недоверием спросил Натаниэль. — Здесь едва хватает места и для нашей каноэ.

Гэрри улыбнулся. Пробравшись через расстилавшуюся по закраинам озера бахрому кустарников, приятели очутились на гладкой поверхности воды, протекавшей под лиственным навесом, для которого старые деревья служили колоннами. Здесь вдруг образовался свободный проход футов двадцати в ширину, и зрение могло ясно различать предметы на далеком пространстве. Медленно и осторожно подвигаясь вперед, путешественники тщательно осматривали все повороты реки, которых на пространстве в несколько сотен ярдов оказалось довольно много. При одном из таких поворотов Гэрри вдруг остановил лодку и ухватился за ветвь, как-будто внезапная мысль поразила его. Зверобой в свою очередь машинально взялся за карабин.

— Вот где он, этот старый плут, — сказал Гэрри тихо, указывая пальцем вперед и стараясь не делать никакого шуму. — Я так и думал. Видишь, как он возится по колено в грязи и переставляет свои сети? Но где же, чорт побери, его проклятый ковчег? Я готов прозакладывать все свои кожи, если он не в этом же месте! Разумеется, Юдифь ни за что не согласится пачкать свои прелестные ножки в этой черной грязи. Скорее кокетка сидит где-нибудь на берегу ручья, убирает свои волосы и запасается на всякий случай презрением к бедным мужчинам.

— Ты слишком строго судишь молодых девушек, Гэрри, — сказал Натаниэль. — Зачем ты беспрестанно думаешь о их недостатках, упуская из виду хорошие качества, часто недоступные для нашего брата! Я убежден, что Юдифь далеко не так презирает нас, как это кажется тебе. Вероятно, она теперь где-нибудь и как-нибудь помогает своему отцу.