Зверобой

Юдифь с нетерпением ожидала на платформе возвращения Бумпо. Вахта и Гэтти еще спали, а могикан растянулся на полу в ближайшей комнате с карабином около себя и во сне переживал происшедшие события. На краю ковчега горела лампа, употреблявшаяся только в экстренных случаях. По всей ее внешности сразу можно было заключить, что она хранилась когда-то в заветном сундуке.

Завидев лодку, Юдифь перестала ходить по платформе взад и вперед и приготовилась принять молодого охотника. Они вместе привязали лодку и Зверобой заметил с первого взгляда, что молодая девушка имела очень озабоченный вид.

— Вы ведите, Зверобой, — начала Юдифь, — что я зажгла лампу в каюте нашего ковчега. Это мы делаем только в важных случаях, а я думаю, что эта ночь будет иметь важное значение для всей моей жизни. Хотите ли вы итти за мною? Я намерена вам показать некоторые вещи и открыть в то же время свою тайну.

Зверобой несколько изумился, но без отговорок пошел за своей спутницей в каюту ковчега. Возле большого сундука стояли две скамейки, и тут же был приготовлен стол, чтобы складывать на нем вынутые вещи, Все замки были отперты и сняты: оставалось только приподнять тяжелую крышку и начать выкладывать вещи…

— Отчасти я понимаю, что все это значит, — сказал Зверобой. — Но почему же здесь нет вашей сестрицы? После смерти старого Тома Гэтти имеет одинаковое с вами право на все эти редкости…

— Гэтти спит, Зверобой! Все наряды и сокровища не имеют, к счастью, никакой цены в ее глазах. Притом она сама нынче вечером отдала мне в полное распоряжение все, что отыщется в этом сундуке.

— Но с полным ли сознанием бедная Гэтти согласилась на такую уступку? — спросил молодой охотник, обнаруживая здесь, как и везде, свою обычную любовь к справедливости.

— Будьте уверены, Зверобой, что Гэтти не будет обижена ни в чем. Она знает все, что я намерена делать, и понимает побудительную причину моего поступка. Садитесь же и потрудитесь приподнять тяжелую крышку. На этот раз мы осмотрим все, что есть здесь. Очень будет жаль, если мы не найдем объяснения загадочной судьбы Томаса Гуттера и моей матери.

— Почему же, Юдифь, вы называете его Томасом Гуттером, а не отцом? Разве он, как мертвец, потерял право на ваше уважение?

— Давно я догадывалась, Зверобой, что Томас Гуттер не отец мой, хотя я думала, что Гэтти — родная его дочь. Но оказалось, что мы обе родились не от него. Он сам объявил нам об этом перед смертью. Я помнила, что в детстве меня окружали совсем не те предметы, которые видим здесь, на озере. Но эти отдаленные воспоминания мелькают передо мной, как сон, и я ничего не представляю ясно.

Зверобой сел; как желала Юдифь, и они начали вынимать из сундука различные вещи. Прежде, само собой разумеется, попались на глаза уже знакомые предметы, которые поэтому не возбудили особенного любопытства. Юдифь не посмотрела даже на парчевое платье и отложила его в сторону.

— Все это мы видели; — оказала она, — и бесполезно было бы пересматривать в другой раз. Но вот этот сверток, что в ваших руках, Зверобой, еще не был вскрыт и его следует осмотреть внимательно, из него, может-быть, мы узнаем что-нибудь о происхождении моем и бедной Гэтти.

— Да, если бы некоторые свертки могли говорить, мы открыли бы удивительные тайны, — отвечал молодой охотник, развертывая толстый полотняный пакет. — Что это такое? Ведь это, если не ошибаюсь, знамя, хотя и не знаю, какому народу оно может принадлежать.

— Разверните его совсем, Зверобой, — с нетерпением вскричала Юдифь, — надо хорошенько рассмотреть цвета.

— Нельзя не пожалеть о бедном прапорщике, который таскал его на своих плечах во время битвы. Ух, какое огромное знамя! Из него, на мой взгляд, можно бы выкроить целую дюжину обыкновенных королевских знамен. Это, должно-быть, не офицерское, а генеральское знамя.

— Может-быть, это корабельный флаг, Зверобой! Томас Гуттер входил в какие-то сношения с людьми, которых называл буканьерами. Вам не случалось об этом слышать?

— Нет, Юдифь, я совсем не знаю, что это за буканьеры. Молва носилась, говорил Скорый Гэрри, будто старик Том имел когда-то связь с морскими разбойниками. Это, может-быть, клевета, и потому безрассудно, основываясь на ней, обвинять мужа вашей матери.

— Муж моей матери! Да, к несчастью, это, должно-быть, так. Но каким образом женщина с ее характером выбрала себе в мужья такого человека, как Томас Гуттер, этого нельзя объяснить простыми соображениями. Вы никогда не видали моей матери, Зверобой, и не можете понять, какая неизмеримая пропасть лежала между ними.

— Такие вещи, однако, бывают на белом свете, и не редко. Но будем продолжать наши поиски: вот еще какая-то странная четырехугольная пачка.