Зверское убийство. Тайна Люка Эббота

— Развивается. Но у меня есть надежный переключатель, который все еще в рабочем состоянии. А ты своим долго не пользовался.

— Заржавел, что ли?

— Слегка, — ответил Пэдди. — Но нет ничего, что не подлежало бы ремонту.

— Думаю, я люблю ее, — тихо проговорил Люк. — И всегда любил, если честно.

— Воспоминания — забавная вещь, — заметил Пэдди, глядя перед собой. — Она — твоя первая любовь?

— Да.

— А ты — ее первая любовь?

— Не знаю, — ответил Люк. — Может быть, в этом корень зла. Черт возьми, я чувствую себя как последний идиот, когда сижу вот здесь и толкую о ней, будто сопливый подросток о девчонке, которую встретил на вчерашней вечеринке. Я только и понял, что происходит…

— …Когда она вошла сегодня во время чая, — подсказал Пэдди.

— Боже! Я что, настолько выдал себя?

— Только мне. Ты был несдержан и беспокоен целый день — а как только она появилась в дверях, застыл. И ты прервал сам себя, чтобы спросить, что с ней случилось. Обычно ты заканчиваешь свои фразы…

— …сказал начальник тюрьмы рецидивисту. — Люк мрачно смотрел перед собой, ругая себя на чем свет стоит за слабость.

Пэдди некоторое время смотрел на него с жалостью, а затем перевел взгляд на полицейский участок, перед которым они сидели в машине.

— Интересно, психиатр уже закончил свои дела с Болдуином?

Люк откинулся на сиденье, задумчиво глядя на окна камер предварительного заключения. По правилам, тут нужны были бы занавеси, но вместо этого, по мере того как зажигались один за одним в камерах огни, они обнажали пыльные нары; а в рабочих кабинетах полиции усталые люди в форме переходили из одного в другой. Где-то тут в одиночной камере сидел Болдуин.

Люк был рад вернуться к повседневной теме.

— Молодые отцы, — назидательно сказал он, — в нашем обществе оставлены и позабыты: все внимание направлено на мать ребенка. А мать становится все более далекой от мужа сексуально, настолько она поглощена ребенком и заботами, с ним связанными; к тому же она становится совсем иной в размерах и формах; это совсем не та девушка, на которой он женился. Она даже пахнет по-иному. Она становится подобием его матери, скорее. За все это отвечают гормоны. Некоторые молодые отцы от всего этого сходят с ума. Возможно, что-то такое случилось с Болдуином. Давай подождем, что скажет психиатр.

И они вышли из машины.

— Может быть, он посоветует что-нибудь и тебе с твоими проблемами, — добавил Пэдди с усмешкой.

Они вошли в участок.

— Я бы сказал «нет», — изрек доктор Фернандес.

Это был человек с желтоватым, болезненным цветом лица, короткий и слегка округлившийся посередине: форма комфортная и неугрожающая, идеальная для такой работы.

— В принципе можно допустить, что Болдуин поддался гневу — и убил Френхольм, но только не тех двоих. А лично я склоняюсь к мнению, что он не мог убить и ее тоже. Даже за то, за что стоило бы… — Он снял очки и протер их красно-белым платком. — Болдуин — интересный случай. Иногда, случайно, встречаешь таких индивидуумов. Я называю их калибаны[1]. Так сказать, не вполне хамы, но живущие только земным. Практичные, сильные, здоровые во всем. И все же иногда, совершенно неожиданно, они открывают для себя звезды и цветы. Я отношусь к ним отнюдь не свысока. Совсем напротив: может быть, Бог разумел в них единственно истинных поэтов, ибо сколь бы редко ни посещали их мечты, они вызваны не образованием, не позой, не развитым мышлением — они истинны, поскольку рождены внутренней природой человека. И именно такие личности могут изумлять до крайности. Но чтобы в них это проявилось, иногда потребны такие вот кровавые потрясения.

— И вас он поразил, в самом деле? — удивленно спросил Люк.

Фернандес смутился:

— Черт, да. Он — славный малый, Люк. Поверьте. И если уж быть честным, эта девица во всей истории выглядит как последняя шлюха.

— Несомненно, — поддакнул Пэдди.

— Она вдохнула в него мечту увидев это, она решила попользоваться им. Не потому, что любила его, а… почему?

— По привычке, — подсказал Люк. — Обычно секс был ее оружием, но в данном случае она поняла, что обладает гораздо более мощным даром. Она льстила ему, чтобы он думал так… как он думал.

— Вы будете потрясены, когда узнаете, что он думал, — сказал Фернандес почти с благоговением. — Представьте: его оскорбило не то, что она собой представляла, а сам возврат к реальности. Не нужно было его возвращать в эту жизнь. Теперь он терзает себя, обзывает и пытается язвить над собой.

— Не удалось узнать что-нибудь новое о той ночи, когда он нашел ее тело? — спросил Люк.

— Да. Я загипнотизировал его.

— О Бог мой, это…

— Это недопустимо, я знаю, но не допускаю и мысли, что вам придется видеть его подсудимым. Он — свидетель, Люк, а не убийца. Я поставлю на карту свою профессиональную репутацию. — Убежденный Фернандес действовал очень убеждающе.

— О'кей. Так что вы выяснили?

Фернандес достал кассету:

— Хотите послушать?

— Будьте добры. — Люк сделал паузу. — Вы говорили с ним при свидетелях?

— Присутствовали офицер Беннет и офицер Джеггер.

— Джеггер? Хорошо. Очень хорошо. Давайте послушаем.