Звезда Аделаида - 2

- Может, это карп так пахнет недоделанный? Немного… рыбный и отчего-то чесночный запах. Но зачем же рабы испортили нежного карпа острым лесным чесноком и, главное, где они взяли чеснок по такому морозу и снегопаду? Что в моей голове неправильно прочитал насчёт этого простого, в сущности, блюда, Квотриус?

Но сейчас, после о-о-очень бурной ночи с названным братом хочется лишь одного - спать с глубоким сном да подольше. А то всё тело болит и, в особенности, член.

Поиски подголовного валика не увенчались успехом, ну и ладно - Северусу сейчас не до гордости. Главное - согреться под не в меру большим покрывалом, свернуться калачиком, пытаясь поскорее согреться, а, значит, и заснуть.

И пришёл сон…

- Я по-моему почему-то в полном и гордом одиночестве, но в собственной «опочивальне» дома Снепиусов, с закрытыми наглухо ставнями, при зажжённом коптящем бараньим жиром светильнике, ем карпов. Да они молодчины, эти кухонные рабы! Всё приготовили так вкусно, словно домашние эльфы у меня дома, в «том» времени.

И сметаны, и имбиря в норме, не перебухали да и приготовлено отчего-то на постном масле.А как же я раньше не подумал, когда «принимал заказ» у Квотриуса, что тонкий запах рыбы, запечённой со сметаной и имбирём, напрочь отобьётся тлетворным бараньим жиром…

Или это Братец - Повелитель Стихий - распорядился насчёт… рыбы. Вот же зараза, не знаю, где он и получил знания о растительном масле! Оливковое здесь, в Сибелиуме, слишком дорого, а денег у него, как бастарда, мало. Названный братец воссоздал, наверняка, также, как и всё это вкуснейшее блюдо, излазив всю мою память.

Но когда же он… Когда же вернётся от проклятущей Адрианы?..

Оба-на, а в руках-то у меня нож для разделки рыбы и вилка! Вполне в духе «того» времени. И… это тоже из памяти?! Ну уж нет, я предпочёл бы обойтись руками и лепёшками, лишь бы никто-никто! - не прогуливался по волнам моей памяти столь… назойливо. Это же моё и только моё достояние - память!

Надо, наверняка, будет сделать втык Квотриусу, верно, довольному , вернувшемуся от жирнющей, мягкотелой, а главное, ещё молодой бабищи. А неча разгуливать по чужой памяти, как по свой, как у себя дома! У меня тоже могут быть «маленькике секретики».

Но когда же мы успели… так странно, до боли в натёртом члене переспать снова? И странно мне - отчего Квотриус вдруг положил нечто более мягкое, чем подголовный валик, которым орехи можно колоть, себе на грудь, а внутри у него было так… широко, и всё время, при каждой моей фрикции, что-то противно хлюпало и так гну-у-усно чавкало?

Значит, сначала со мною, а потом ускакал, говно роняя, в бабу фтыкать?! Что же, Адриана такая лапочка, что, несмотря на Амортенцию, оставила меня в покое и ушла сама в спальню к названному брату?

«Что-то мне не верится», - говорит Медведица». Эти незатейливые стишки я с детства запомнил, ещё из уст Матушки.

Не верю я в резкое «разлюбление» меня Адрианою - неужели вся Амортенция вышла из неё и когда только успела?.. Вот счастье-то привалило.

Cнейп проснулся поздним утром от холода и солнечного света («Кто посмел раскрыть ставни?! Да, они же и ночью были открыты, отчего я и просыпался»), совершенно обессилевший, словно после нескольких бурных ночей с Квотриусом, но рядом была… ненавистная женщина… Адриана. Лежит на руке Снейпа, уткнувшись в потную подмышку, и храпит своим милым, совершенно никудышным курносым носиком…

- Отчего это вдруг её свиная, потная, такая некрасивая харя сделалась «милой»? И что со мною приключилось вообще?