Звезда Аделаида - 2

И потом, Адриана, наверняка, как показала себя опытной ведьмой, по крайней мере, в любовных приворотах, раз чуть не заворожила Северуса на первом же свидании, всё равно наложит на новорожденного Маскирующие чары. Настоящий же супруг, будь то Северус, если задержится в этом времени до рождения чада, чего бы так не хотелось, или следующий «по очереди» супруг - Квотриус, очень хорошо подыграет и сделает вид, что хорошо знает, от кого так рано родила пухлого, как и сама Адриана, такого же здорового младенца его жена. Конечно, только от него самого, дабы не предавать дело огласке на весь «высокорожденный» Сибелиум, хотя… Хотя ромейские женщины, многооопытные матроны, придущие на пир в честь молодой матери, эти кумушки разузнают, что да как то, что называется «по-любому». Подпоят молодую Адриану, развяжет ей язычок, и позора тогда не оберёшься. Всё равно, будь что будет, Северус привык переносить и не такой позор, валяясь последи Ближнего Круга под проклятиями «соратников» и простым, достойным лишь пьяных магглов, избиеним ногами, что профессор решил уж было не давать вкусить Адриане содержимое чаши аквилейского стекла, но та… Та быстро выхватила её из рук зельевара и выпила весь напиток и даже запрокинула голову, дабы скатились в него последние капли смертоносного для её плода питья. И всё это, не отрывая взгляда от глаз Мастера Зелий, предоставив Северусу наблюдать за её нравственными страданиями и, как она думала, насладиться ими, злодею и уроду, словно вышедшему из Аида мертвецу, вполне. Видно, решила, поистине не знающая меры в своей ненависти и не находя ей иного выхода, кроме ещё более страшной в её глазах, мести, ведьма таким странным, истинно женским, дурным, иррациональным способом, внешне не позоря несложившуюся ещё да и не сложащуюся никогда, семью, и никому ни слова лишнего не говоря - всё равно, с братьями и будущим свёкром не поговоришь, всепрощающий отец не явил лика своего сегодня, сказавшись на подагру, не с чужим же министром говорить - пить или не пить! - изводить теперь супруга скорого своего, храня и лелея в памяти воспоминания о выброшенном по его желанию и вине младенце. Плакать по нему заради озлобления ненавистного, такого страшного на вид, хоть и молодого ещё, во всём - всём! - виноватого мужа - растлителя собственного буйнопомешанного брата - полукровки… О, вот о полукровках она, Адриана, вернее, о единственном своём возлюбленном, думать не будет! А будет она устраивать истерики супругу нелюбимому на пустом месте, ходить вечно подавленной, с поникшей головой, хозяйством не заниматься даже после рукоприкладства с его стороны, как бы тяжело он её не измочалил и отказываться делить с ним ложе, покуда он в жёсткой, приказной форме не потребует своей доли удовольствия и исполнения супружеских обязанностей. А уж в постели с ним не кончать, но стараться не поддаваться на ласки, а скорее, даже наверняка, грубость, оставаясь фригидной назло мужу. И супругу, если он действительно полюбит её, останется либо ласкать жену до умопомрачения, как будет делать нежный и деликатный Квотриус, либо насиловать женщину, как он никогда не поступит. А вот Северус, доведись ему спать с этой козой, изнасиловал бы, не задумываясь - за всё «хорошее и брюхастое».

Глава 72.

Хотя… только алогичная, но верная, прирождённая женская да ещё и стократ усиленная ведьмовскою, особо тонкая интуиция могла подсказать беременной невесте, что за «любовный» напиток преподнёс ей немилый, некрасивый до уродства - краше на костёр всежжения кладут! - и странный жених - кудесник и мужеложец. Нет, не Любовное зелье сие, отнюдь. Но Северус же был абсолютно прав в том, что Сабиниусы Зельеварения не ведают, даже простейших зелий не ведают, однако женщину-колдунью да ещё и беременную, остро чувствующую эманации помыслов людских, не так-то просто обвести вокруг пальца. Знала, чувствовала она… что пила, хотя бы приблизительно. Но всё-таки выпила в итоге.