Звезда Аделаида - 2

… Первой на женщину, как ни странно, подействовала хоть и слабая, и неправильная, и не по «чину» сваренная, но Амортенция, и Адриана схватилась жирной, ещё не омытой в воде с треклятыми розовыми лепестками, хоть там, в подогретой слегка воде, безвредными, рукою за грудь, оставляя на праздничной столе несмывающиеся разводы вина и, главное, пятна бараньего жира. Ей внезапно стало и тяжело дышать, и внезапно закололо в сердце. Она лишь раз томно взглянула на прежнего, «нелюбого, уродливого, выходца из Аида печального, коего стоило снова подвергнуть всесожжению, дабы не являлся призраком жутким людям честным на белом свете и тэ пэ», Северуса и почувствовала всю тяжесть и одновременную, опьяняющую не хуже неразбавленного вина, лёгкость истинной, как ей показалось, не как в прошлый, единственный раз - той, тяжёлой, лишь вожделения и похоти исполненной, любви.

Да, она полюбила… другого, и это после столь слёзного, но вынужденного расставания с тем начитанным, прекрасным собою, да, рабом - полукровкой, купленным особливо в Лондиниуме, дабы разобраться в обширнейшей, копившейся веками, но запущенной из-за небрежения потенциальных читателей - домочадцев - братьев и старого отца - библиотеке дома Сабиниусов.

Там влюблённые без излишних словопрений и предались друг другу греху великому, запретному - прелюбодеянию - за закрытой на одно из простейших Запирающих заклинаний дверью. Адриана всё же знала несколько полезных заклинаний, повыспрошенных как бы походя, мельком, у братьев, и хоть её и не обучали специально, но кудеснические словеса давались ей с лёгкостию необычайною, стоило только раз произнести их и сделать нужное, показанное кем-то из братьев, движение палочкою для чарования. Да и палочка сия у неё имелась на самом деле с малолества самого. Только не требовался Адриане жезл кудеснический - во всём опекали её любящие братья и, особенно, отец, так любивший свою единственную дочь - последнего ребёнка (он это знал), что даже прикрыл её великий женский уже, грех.

И со всем девичьим трепетом и уже спелою, женскою страстию вручила высокорожденная ведьма девственность свою рабу обычному, бездушному, у коего в разговорах тихих, задушевных за разбором множества и обилия библиотечных свитков, вощёных дошечек и папирусов обнаружилась душа прекрасная, но, как она вполне осознавала - нечистому, простецу обычному, однако… тогда столь сильно и безысходно любимому. В раз же первый, именно тогда и понесла от раба - простеца Адриана, ибо великою и воистину несоизмеримою любовь их была… или лишь только казалась.

Она, поняв, что беременна, сразу же, не войдя ещё даже во вкус любови плотской, отказалась от «случек» с рабом и покаялась в страшных преступлениях, пред коими и магия бессильна - потере девичьей чести и беременности - пред отцом и матерью, умолив их ничего не говорить братьям своим единокровным… по отцу, но не единоутробным, ибо женился всякий раз Сабиниус Верелий на простой женщине из высокорожденной фамилии, дабы не успела она надоесть высокорожденному отцу и чародею, но померла бы в одиночестве, разведённая, юность и молодость отдав мужу своему странному, не понятому до самого конца своего. А не то супруги братьев - простые высокорожденные патрицианки, не ведьмы и даже не обычные ромейские колдуньи, ибо те были, в основном, из плебса - в женском отделении терм всё порасскажут всему Ницериуму - родному городу Сабиниусов.

Ницериум был довольно обширным торговым местом, на пересечении нескольких, а точнее, пяти дорог из жёлтого кирпича, находившееся всего в нескольких десятках миль* от Лондиниума, в котором у семьи Сабиниусов ещё со времени окончательного перебирания на Альбион, а случилось сие событие в триста восемьдесят пятом году, когда не приняла семья Сабиниусов ни разгона Сената, ни введения императором Теодосием I* * в качестве государственной религии непонятого и непринятого ими христианства - религии, как они исконно считали, рабов и низших слоёв плебса - ещё один дом, но без усадьбы. Просто место для встречи почётных, важных, привередливых непомерно гостей - простецов из Рима, которые кичились своим италийским, хоть и христианским уже происхождением и не ездили дальше главного города острова. Не марать же их присутствием собственный дом в Ницериуме! Так считал спесивый, вот уж лет «слегка» под две сотни, как глава рода и Господин дома.