- Сейчас ты поешь, Квотриус, звезда моя, радость души моей, и сил у тебя ещё прибавится, а сейчас должен я осмотреть рану твою. Нет ли там чего неладного?
- Я хочу наесться прежде тобою, Северус, лампада моего разума. Почто не ответил почти ты на моё лобзание горячее, в кое вложил я страсть всю, кою к тебе сейчас, хоть и слабый, но питаю и сам ею питаюсь? Поверь, нет в мире лучшего и сладчайшего яства, нежели поцелуй, по праву разделённый.
- Гарольдус здесь, и он смотрит на нас - спиной чувствую.
Квотриус, хотел бы я попросить тебя… относиться к Гарольдусу как к человеку свободному, но не рабу - ведь он тоже чародей, да какой великий! Но только в шатре - для всех посторонних лиц, включая и отца… нашего, он - ничтожный раб. Так надо, чтобы его не загнали в стадо остальных рабов - ведь он рождён свободным, и это будет несправедливо по отношению к нему, неблагодарным за то, что избавил он и мир твой, и мой от владычества Волдеморта возможного и во времени сём…
- Да, знаю я, что… Гарольдус - свободный человек. Помню я твой рассказ о Волдеморте.
Но ведь сегодняшние, захваченные рабы гвасинг тоже были рождены свободными. Так зачем проводить разницу, и Гарольдусу оставаться в нашем шатре, если он мешает нам даже целоваться? Я не понимаю тебя, о Северус, высокородный патриций и Господин дома и мой личный.
- Я… Просто я… Надобно мне расспросить его, отчего Волдеморт напал на тебя, а не на меня. Ведь изменил я Лорду в конце концов и перешёл в большом, решающем для него сражении на сторону врагов его - истинных моих друзей и единомышленников. Воистину были бы у него намерения убить меня, а не незнакомого человека, к тому же столь непохожего на меня ни внешностью, ни движениями. Ведь движешься ты мягко, о Квотриус мой, аки рысь лесная, дикая, не заключённая в клетку на потребу патрициям низкорожденным, но чаще - полукро… О, прости не имел я в виду благородные манеры настоящего патриция твои…
Простил ли ты меня за оплошность?
- Не будем о полукровках больше, хоть и говоришь ты, что Гарольдус, раб наш, есть полукровка магический. Но не хочу о полукровках каких-либо вообще. Тема сия унижает меня по всему - происхождению, воспитанию дитяти, предоставленного самому себе и прочая…
- Хорошо, не будем затрагивать больной твой вопрос.
Но… Гарольдус всё время спит, да и я отсыпался после страшных ночи и утра рядом с тобой, мой возлюбленный.
- Я же помню весьма неотчётливо, что было после того, как остриё вошло в спину мне. Только боль и навязчивые кошмары, да ещё жажда, страшная, иссушающая. Помню только, как вдруг моё тело окутало, несомненно, чародейство некое, весьма сильное. С тем и провалился я в нормальный, здоровый сон. Сколько спал я, Северус, прекрасный свет моего бытия, о мой возлюбленный брат?
- Весь день.
- Боги! Так много? Отчего же не разбудил ты меня вовремя, к трапезе дневной? Поел бы я и тогда…
- Дабы ты выспался тем самым здоровым сном, как ты сказал. Ибо сон лечит и придаёт сил раненым. Ибо не было аппетита у тебя утром совсем. Так зачем мне было будить тебя? Дабы съел ты несколько волокнышек мяса, как утром?
Северус покривил душой - днём его задачей было накормить порцией Квотриуса, не откусившего бы, действительно, несколько кусочков мяса, но… ненасытного Гарри. Вот опять тот проснулся, жадно ловя запахи готовящегося мяса носом и шумно сопя при этом за счёт извечного рабского недомогания - сильного, не поддающегося лечению в полевых условиях насморка.
- Помнишь ли ты, о чём вели мы речь до твоего ранения, когда тени болтающихся по лагерю без дела пьяных солдат скользили по шатру и не давали нам сойтись так, как сего желал я? Всё ещё стеснялся я, хотя от… того стыда не осталось ничего, и если бы не ранение твоё, то быть бы нам вместе уже.
- Да, о Северус, помню, и прости мне моё неразумие. То, что вышел я из шатра нашего… тогда, ночью прошлою.
- Мне нечего прощать тебе. Ты же хотел отогнать праздношатающихся солдат, даже заглядывающих внутрь, но ты не мог знать, что это сам Волдеморт, обуянный жаждою убийства, почему-то, именно тебя. А почему так, но не иначе, предстоит мне выяснить у Гарольдуса…
Так ты войдёшь в меня, Квотриус, когда рана твоя затянется, и нам можно будет вновь любить друга друга, не ограничиваясь только поцелуями лишь одними, лишь распаляющими, но не дарящими такого?..
- Не дозволено брату младшему овладевать старшим, так я решил, чтобы не прогневать милостивых богов.
Ведь именно из-за своей неосторожности в помыслах и греховности их и получил я рану от, подумать только, одновременно и беглого раба, и величайшего недоброго чародея… твоего времени.
- А если я напомню тебе, звездоокий мой, что мы - не братья вовсе, а лишь предок и последний в роду? Действительно последний, ибо во времени своём я уже если и не стар, чтобы заводить любовь, но только в виде любовника или… любовницы, вероятность последней при этом я рассматриваю на последних ролях.