Звезда атамана

Лиловый вечер загустел, пошел рябью, полосами, потемнел, в нем шевельнулось что-то живое, неведомое, дым, ползущий от недалекого пожарища, сделался едким, как кислота, на глазах у некоторых бойцов даже проступили слезы. А может, не дым был виноват, а что-то другое, о чем они не говорили, – даже намеков на этот счет не было, – люди просто-напросто плакали…

По дороге котовцы нагнали небольшого старичка с мешком за плечами, аккуратно перехваченным веревкой и высоким библейским посохом в руке.

Старичок шел, погруженный в себя, странно выглядел на пустынном большаке и был, кажется, равнодушен ко всему, что окружало его. Он ни на что не обращал внимания. На конников Котовского тоже не взглянул, будто их не существовало вовсе. Комбриг покосился на него и невольно придержал коня: слишком знакомым было лицо у старичка.

В следующее мгновение он вспомнил его имя: Афроим.

Тот нисколько не изменился за эти годы, был все тем же мальчиком с жидкой седой бороденкой.

– Афроим, здравствуй, – негромко проговорил Котовский, ему показалось, если говорить громко, Афроим, будто диковинный хрусталь, рассыпется, обратится в стеклянную пыль…

Старичок вздрогнул, поднял голову, лицо его обрело осмысленное выражение. Он приподнял над головой шапчонку.

– Здравия желаю, товарищ большой начальник.

– Куда путь держишь на ночь глядя?

– К ближайшему ночлегу. Как только найду, где можно переспать, так и остановлюсь.

– До утра. А дальше?

– Дальше – в город Вознесенск. К сестре. К себе зовет сестра, хочу к ней прибиться.

– А свой дом куда же?

– Дома у меня уже нет, Грегорей. Сожгли. Старушонку свою я похоронил. Дети разбежались. В общем, один я остался.

Невеселая была судьба у бессарабского правдолюбца.

– Может, мы тебе сумеем чем-нибудь подсобить? Поехали с нами! Запасную лошадь мы тебе найдем… А, Афроим?

– Поздно мне пускаться в путешествия, Грегорей, надо к вечному стойлу прибиваться. Навсегда уже.

– Ну, смотри, Афроим. Наше дело – предложить, твое – отказаться. Осторожнее только будь – на дорогах ныне разные люди встречаются.

Афроим вновь приподнял над головой шапчонку.

– Спасибо за предупреждение. Учту!

Военврач Ольга Петровна Шакина стала в бригаде своим человеком, ей подчинили не только перевязочный отряд, но и ветеринарную службу. Не было бойца, который не знал бы ее в лицо… Но хоть и находилась она в бригаде, а Котовского по-прежнему видела редко: война ведь – дело суетное и непредсказуемое.

Поскольку бригада в последние дни и недели действовала самостоятельно, в отрыве от сорок первой дивизии и дивизии Якира (да и отношения у комбрига с начдивом Якиром были не самыми добрыми), то Григорий Иванович с радостью встретил приказ, пришедший в штаб к Юцевичу, о преобразовании Второй кавалерийской бригады в Отдельную.

– Такую новость даже стаканом хорошего вина отметить не грех! – Котовский не удержался, потер руки.

Это сейчас он стал иногда за ужином пропускать пару-тройку стопок крепкой самогонки или «монопольки», а раньше обходился только вином.

Юцевич критически глянул на мощную фигуру комбрига: при такой комплекции одного стакана мало будет, и двух стаканов мало… Это все равно что слону дробина. Вино надо отмерять четвертями.

На несколько дней котовцы застряли в городе Ананьеве, – соответственно, задержку эту можно было считать плановой: бригада должна была принять пополнение. Как всегда – разношерстное, наряженное в лохмотья, клоунское, несерьезное, но все равно это пополнение было боевым, и тех, кто не был бойцом, предстояло сделать таковым. В будущих схватках все пооботрутся, приладятся друг к другу, станут единым целым. Люди получат оружие, а воинский прикид – то бишь наряд, одежда… Одежда – это дело наживное, времени много не займет, особенно сейчас, когда бригада берет много трофеев. В том числе и вещевых. Обеспечить новобранцев штанами, например, можно любыми – такими штанами, которых даже в махновских частях нет, вот ведь как. Не говоря уже о френчах, о папахах и длиннополых кавалерийских шинелях.

Вечером Котовский собрал командиров, – и не только их, а и всех, кто был близок ему, с кем он грыз землю и лед, купался в мерзлой воде на переправах, горел в полыхающей степи и совершал стокилометровые переходы по скользким зимним дорогам, стараясь догнать удирающего противника. Это были люди, которых Котовский будет помнить до последних дней своей жизни.

В большом купеческом доме, в центральном зале был накрыт стол. Особых разносолов на нем не было. Дымящаяся картошка, капуста в вилках и россыпью, соленые, тугие, вкусно хрустящие на зубах огурцы, яблоки свежие, – купцы умели сохранять их до весны, – и яблоки моченые, жареное мясо, посыпанное душистым, также жаренным на сковороде чесноком, порезанным мелкими дольками свежий пшеничный хлеб и несколько двухлитровых бутылей самогона.

Комбриг лично встретил каждого гостя и проводил за стол, а когда все собрались, занял место во главе и сказал: