Звезда бегущая

— Нет, Нина! — снова попытался обнять ее Евгений Анатольевич. — Как же так? Нет, Нина…

Нина Елизаровна промокнула пальцем слезы в углах глаз, коснулась губами щеки Евгения Анатольевича и вновь отстранила его.

— У нас еще будут встречи, Женя, еще будут. Не торопись.

И опять совершенно неожиданно для себя, не в силах удержаться, засмеялась.

3

Войдя в квартиру, прямо в плаще, не разуваясь, Лида прошла на кухню, где обычно оставляли друг другу записки, взяла со стола записку матери, быстро пробежала ее глазами. Бабушку мать накормила бульоном с сухарями, а ото всего остального бабушка отказалась, слесарь, вызванный вчера, приходил, но раковину не поставил, а почему, мать обещала рассказать потом.

— Ну, потом так потом, — сказала вслух самой себе Лида. Почему не поставили раковину — не очень интересовало ее. Главное, что бабушка, как все последние дни, хоть и немного, но поела, то есть чувствовала себя неплохо.

Марина, пока Лида была на кухне, успела уже раздеться.

— Люблю, Лидка, почему-то у вас бывать, — проходя к комнате, останавливаясь на пороге и окидывая комнату долгим взглядом, сказала она. — Прямо наслаждение какое-то испытываю. Не знаю почему.

— В чужом доме всегда все кажется лучше, — раздеваясь, отозвалась Лида.

— Нет, наверное, знаю почему. — Марина ступила за порог. — Вот из-за этого ружья. Из-за твоей бабушки. Есть твоя бабушка, висит это ружье… и что-то такое в душе сразу… вот будто бы я не только сейчас живу, но и прежде жила…

Она остановилась напротив медвежьей головы, потянулась рукой, чтобы дотронуться до ружья, но Лида, тоже уже раздевшаяся, как раз в тот момент вошла в комнату.

— Не трогай только! — остановила она Марину. — Извини… Но ты же знаешь. Не надо. Как-то уж так у нас принято. Оно у нас после дедушки чем-то вроде идола… Мать считает, что оно заряжено.

— Семнадцать лет как дедушка умер, и все заряжено?

— Да я думаю, — Лида усмехнулась, — мама это выдумала в свое время, чтобы мы не трогали. А может, и правда. Не знаю.

— К бабушке мне как, можно зайти? — спросила Марина.

Лида отрицательно покачала головой.

— Подожди, я одна сначала.

Дверь в бабушкину комнату, как и обычно, была закрыта, разве что неплотно. Лида толкнула ее, зашла туда и закрыла дверь за собой.

Марина села в кресло возле журнального стола и снова обвела комнату долгим взглядом.

— Гляди-ка, как я… — проговорила она вполголоса, — что обнаружила: будто бы я не только сейчас живу… Гляди-ка. Оказывается, и такое необходимо. Вот уж странно. Совсем ничего это не дает в жизни, ровным счетом ничего, а однако…

Дверь бабушкиной комнаты открылась, и вышла Лида.

— Нет, Мариночка, — сказала Лида, вновь плотно закрывая дверь за собой. — Она стесняется. Там запах…

Марина понимающе и согласно покивала.

— Да-да… Я бы, наверно, тоже. Не доведи только бог.

— Нет, Марина, ничего в этом страшного. — Лида опустилась в другое кресло, и теперь подруги сидели друг против друга, обе в одинаковых позах — откинувшись на спинки, тесно прижав одна к одной переплетенные ноги, свободно свесив с подлокотников кисти рук, — только в Марине все было эффектнее, ослепительнее, во всем ее облике это было. — Как уж тобой распорядится природа, знаешь ли. Дожила до старости? Значит, тут тебе и та болезнь, и эта, и принимай это все как должное. Умереть лучше, чем так маяться? Но, значит, природа еще не готова сделать это с тобой. Мы нынче все что-то хотим поперек природы. Все ее обмануть хотим. Счастье, счастье, счастье! А природа не понимает, что такое счастье. Одной и красота, и ум, и здоровье, другой — ничего. Хоть каплю бы чего, нет — ничего, а обеим жить! Ну и попробуй та, у которой ничего, потянуться за той, у которой все? Или вешаться, или от зависти яд той подсыпать — две крайности, а между ними столько всего… Природу не обмануть, нет. Что она тебе назначила, через то и пройдешь, и надо готовой быть все это принять, выстоять подо всем и не кваситься: ах, я несчастная!.. А если готова, то, глядишь, и из любого несчастья счастье выйдет.

Она произнесла все это не вгорячах, не захлебываясь от торопливости, а спокойно, медленно, с какой-то необычайной серьезностью, словно бы глубочайшее свое убеждение.

— Ох, Лидка! — с силой проговорила Марина. — Ох, накрутила себе! Ох, это надо же! Так ведь если так, то ты, выходит, самая у нас счастливая! Прямо хоть лопатой его у тебя греби, счастье, другим раздавай. Кому ты все это говоришь? Мне? Чем это ты так счастлива? Работой своей? Очень у тебя содержательная, интересная работа!

— Работа для женщины — это не главное.

— Что, любовь главное? — Брови у Марины демонстративно-удивленно поднялись. — Да он тебя эксплуатирует просто. Самым натуральным образом. Как дурочку последнюю. Хочет иметь любовницу — и имеет. Да еще бесплатно совершенно.

— Марина! — запрещающе попросила Лида. — Мы с тобой уже говорили об этом.

Марина покивала.