Звезда Даугрема

Удар тупым концом копья по голове, затем несколько пинков ногами, и Зезва в бессильном гневе скорчился на снегу, зарывая искривленное от боли лицо в красно-белую жижу. Человек с топором оглядывается. Затем смотрит на отца Андриа и сбрасывает капюшон.

— Горгиз!!

Яростный крик Зезвы разносится вокруг, он вскакивает и получает новый удар кнутом, рычит от боли и бессилия. Злые слезы катятся по искаженному небритому лицу. Ныряльщик сел, затем поднялся под непрерывное улюлюканье развеселившейся толпы. Снова полетели снежки. Один угодил Зезве в голову, едва не свалив с ног. Ныряльщик набычился, повернулся к простолюдинам. Те гневно завопили. Но человек с орлиным носом дал знак, и несколько высоченных солдат из его свиты с помощью кулаков и палок утихомирили самых буйных. Снежки и камни больше не летели, и Ныряльщик немного перевел дух. Оглянулся на Горгиза. Юный душевник улыбался, по-прежнему опираясь о свой топор.

Голос отца Андриа прозвучал неожиданно. Слепой узник обратил лицо к Горгизу, сжал пальцами железные прутья.

— Сынок, еще не поздно, сынок…

Улыбка исчезла с лица Горгиза. Сын банщика несколько мгновений молча смотрел на Андриа, но затем улыбка вернулась снова.

— Ута, — еле заметно кивнул Виссарий, не сводя глаз с отца Андриа.

Чернобородый вышел вперед, обвел толпу хищным взглядом. Воздел руки над головой. Народ притих. Из-за тучи выглянуло солнце, и яркие лучи заставили искриться снег. Все вокруг неожиданно стало ярким и блестящим. Настолько ярким, что заболели глаза, люди щурились, прикрывали лица ладонями.

Зезва же радостно взглянул на солнце, словно на старого друга, пришедшего его поддержать в трудное время. Он улыбнулся разбитыми губами. Труднее некуда, курвин корень!

— Люди Рощи! — бас Уты обрушился на эров, словно коршун на мышь. — Сегодня мы собрались здесь, на месте славной победы нашего воинства над мзумскими захватчиками! Лучи солнца, лучи свободы осветили нашу землю, после долгих лет мрака и тьмы, проведенных под сапогом оккупантов! И вот теперь…

Зезва расправил плечи. Улыбнулся. Неожиданно поймал взгляд вражеского рыцаря с орлиным носом. — … теперь мы свободны, вы свободны! Ибо, священные дубравы тому свидетели, нет понятия более святого, чем свобода!…

Зезва вспомнил про женщин и стариков, которых хладнокровно зарубил топором Горгиз на глазах защитников монастыря. Конечно, ради свободы и не на такое пойдешь. Мзумец взглянул на Уту. А разве солнечники-мародеры, что разорили села душевников вокруг Цума, не ради свободы старались? Вернее, ради нерушимости границ королевства Мзум. Зезва снова взглянул на солнце, прищурился. Яркое такое…

Чернобородый Ута продолжал, потрясая руками:

— … даже воздух кажется нам более свежим, потому что это свободы глоток! Вода слаще, а пища вкуснее, потому что мы теперь свободные люди! Но мы призвали вас на суд, дабы…

Суд? Зезва попытался усмехнуться. Скривился от боли в разбитой губе. Один из конвоиров, не церемонясь, огрел его по спине тупым концом копья. Второй солдат заехал по затылку древком. Ныряльщик удержался на ногах лишь благодаря чьей-то подставленной руке. Когда черные круги перед глазами немного развеялись, Зезва поднял голову, бормоча слова благодарности. Рыцарь с орлиным носом мрачно кивнул и отошел к своим людям — тем самым солдатам, что утихомиривали толпу. Элигерцы, догадался Зезвы, уловив несколько слов, которыми мрачно обменялись наемники.

— Вы видите перед собой железную клетку, о, люди славной деревни Кеманы! — Ута на мгновенье умолк, затем резко повернулся и указал на сгорбившегося отца Андриа. — В клетке вы видите того, кто долгое время, под личиной святого настоятеля храма, обманывал честных душевников, на самом же деле…

Черные глаза Уты сверкнули. Яндарб увлеченно слушал старца, происходящее ему явно нравилось. Вождь ыгов с удовольствием приложился к большой бутыли с пивом, громко причмокнул и снова уставился на говорящего, чуть приоткрыв рот. Горгиз все так же стоял, опираясь о топор. Взгляд юноши блуждал где-то вдалеке. Отец Виссарий нервно поглядывал на каджей и кусал губы. Нестор и Таисий стояли, словно каменные статуи, неподвижно и безмолвно. Народ негромко роптал, бросая яростные взгляды на пленников. Казалось, сам воздух потяжелел от ненависти.

— … нутро Зверя страшного, — завывал Ута, закатив глаза, — сущность чудовища из Пламени Кудианового, гызмаал-перевертыш — вот кто таился под личиной святого отца-настоятеля! Кровь стынет в жилах, когда я представляю всех вас, — инок растопырил пальцы, повернулся на каблуках, словно хотел, на манер гызмаала, впиться в попятившихся простолюдинов длинными ухоженными ногтями, — представляю ваши добрые лица и открытые души, тянущиеся к этому… — Ута резко повернулся к спокойно стоявшему у прутьев Андриа, — этому чудовищу!

Народ зароптал еще сильнее, стена людей стала приближаться. Цепь солдат заволновалась, кое-где раздались вопли: это наиболее ретивые из простолюдинов получили удары древками по спинам и затылкам.