Звезда Даугрема

Каспер отвернулся, но тут же повернулся снова. Желваки ходили по лицу юноши, пальцы впились в табурет, на котором он сидел. Отец Кондрат побледнел, наклонился над Аинэ и поцеловал горящий лоб девушки.

— Доченька…

Каспер бросился на колени перед кроватью, прижал к лицу руку Аинэ и выскочил в коридор. Отец Кондрат уже улыбался, поправляя подушки.

— Мне Зезва приснился, дедушка Кондрат.

Монах вздрогнул.

— Совсем как живой привиделся… Сказал, что он… что он… — слеза покатилась по щеке Аинэ, — сказал, чтобы я ждала его…

Брат Кондрат прикусил губу. Огромная рука инока осенила девушку знаком Дейлы. Та закрыла глаза, и монах принялся неистово молиться. Дейла, помоги…

— Деда…

— Доченька?

— Ночью я… я с богами разговаривала… Не смейся…пожалуйста…

— Доча, я не смеюсь, как ты могла такое подумать! Как я мог… Расскажи, деточка, расскажи…

— Я спросила, — тихо проговорила Аинэ, глядя прямо перед собой, — почему сначала умерли мои мама и папа? А потом настал черед дяди Севдина и тети Наиры… Почему, дедушка Кондрат? Как же так… Вот они были… живые люди… радовались, дышали, надеялись… А потом их не стало. За несколько мгновений… Почему все так, деда? За что умерло столько людей в Кеманах? В чем они провинились? Разве такое может быть, когда убивают? Разве мы рождаемся не для счастья? Дедушка Кондрат?

Аинэ приподнялась и со стоном упала на подушки. Всполошившийся инок бросился было за отваром, но девушка отказалась. Лишь не сводила глаз цвета морской волны с монаха. Брат Кондрат понурился, сгорбился у кровати. Медленно заговорил:

— Человек рождается и приходит в этот несовершенный мир, чтобы жить счастливо, дочь моя. И то, что происходит с нами, будь то беда или радость… мир и война — это наша жизнь, и Ормаз посылает нам эти испытания…

Монах запнулся.

— Война — тоже испытание, отче? — спросила Аинэ. — Когда умирают дети — испытание? За что? За грехи?

Брат Кондрат медленно подошел к камину и долго смотрел в огонь.

— В Кеманах родилась Звезда, дочь моя, — произнес, наконец, монах. — Люди, спасшиеся оттуда, рассказывают удивительные вещи. Звезда чудесная сияла над Даугремом, а потом исчезла… Отец Андриа был замучен до смерти, он умер за… за…

— За что, отче?

Брат Кондрат повернулся.

— Перед смертью мученик Андриа призвал нас оставаться людьми. Людьми, несмотря ни на что. Неважно, кто ты, и к какому народу-племени принадлежишь. Человеком должен ты быть, человеком! Ибо в каждом из нас сидит Зверь, а жизнь наша — ни что иное, как вечная битва с этим чудовищем. Андриа победил Зверя. Сможем ли мы сделать то же самое?

Аинэ хотела что-то сказать, но топот в коридоре заставил девушку повернуть голову к дверям. Ворвался Каспер. Выпалил:

— Толстик!

— Что ты кричишь, сын мой? — возмутился брат Кондрат.

— Толстик словно взбесился!

— Взбесился?

— Да, мечется по стойлу, на дыбы встает! И конюх сказал, с утра поел сена! А сколько времени отказывался от еды, помните? Мы уж думали, околеет лошадка! Все по Зезве тосковал.

Аинэ вдруг вздрогнула, оперлась о локоть. Приподнялась на кровати, к великому ужасу отца Кондрата и Каспера.

— Зезва… — прошептала девушка и упала на подушки без сознания.

— Доча! — горестно прогудел монах, бросаясь к ложу. — Каспер, еще настоя, живо!

С топотом и грохотом явился махатинец, что дежурил в коридоре.

— А ну, вон отсюда! — зашипел брат Кондрат, делая страшные глаза. Примчался Каспер. С пустыми руками.

— Где настой шиповника, сын мой?!

Юный Победитель был бледен.

— У тебя что, язык отнялся? — побагровел брат Кондрат. — Ах, ты…

— Толстик не зря бесится, — прошептал Каспер, оглядываясь через плечо в коридор.

Часовой кашлянул.

— Там это, святой отец, — переминаясь с ноги на ногу, доложил он. — Человечка одного мы споймали, к нашим постам в Шраме вышел! Чуть не обделались от страха, думали, медведь, ну! Оказалось, наш. Из Даугрема шел одинешенек, через посты мятежников!

Потрясенный брат Кондрат перевел взгляд на улыбающегося Каспера. Победитель отошел от двери, и монах увидел, как в комнату медленно шагнул странный человек, облаченный в звериные шкуры, бледный, заросший, с перемотанной грязным тряпьем левой рукой. Зезва по прозвищу Ныряльщик.

Часовой хмыкнул и вышел. Брат Кондрат деревянными шагами приблизился к человеку в шкурах. Мгновение, и Каспер, монах и Зезва обнялись.

— Живой, — прослезился брат Кондрат, — живой, чтоб тебя дэвы взяли!

— Отче… Каспер… — Зезва переводил взгляд карих глаз с одного товарища на другого, вздрогнул, заметив в углу ложе и девичью фигурку на ней. Бросился к кровати, упал на колени перед ней. Обернулся с безмолвным вопросом на лице.

— Рана не заживает, сын мой.

Зезва сбросил с плеч медвежью шкуру, взял руку Аинэ и долго вглядывался в бледное лицо девушки. Тихо позвал ее по имени. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Аинэ открыла глаза цвета моря.

— Зезва, — прошептала она, — ты вернулся…

Когда Ныряльщик, наконец, поднял голову и задал вопрос, Каспер и отец Кондрат о чем-то тихо спорили в углу комнаты.

— Ваадж здесь?

— Чародей?

— Да, отче. Он мне нужен, как можно быстрее…