Звезда для гитариста

Дома не успела даже выпить кофе, а пока ехала в маршрутке умирала от жажды, потому бегу на всех парах в «Буффи» за лимонной водой. Опрокидываю в себя стакан и прошу еще. Пока жду буфетчицу, стараюсь успокоить сердце, что выскакивает из груди, стягиваю пальто и бросаю его на локоть. Я опаздываю всего на пять минут, ничего не случится, лишь бы «Третий Вокальный» курс не разнес аудиторию. Сегодня мы будем пробовать собрать партии до кучи, потому что ученики – такие ученики, делают все в последний момент, особенно, когда в голове один ветер. До академ сдачи не так далеко, нужно на них немного поднажать.

Выбрасываю стакан в урну, вылив в себя еще двести грамм воды, и, вылетев, из кафе, заворачиваю к лестнице. И замираю.

Сверху в распахнутой черной куртке, из-под которой выглядывает белоснежная футболка, спускается Игорь. Мышцы крепкого живота и груди играют от его шагов, скулы напрягаются, а вены, вздувшись, оплетают его кисти.

Я не могу разорвать наш взгляд. Он какой-то гипнотически-больной, до колючек под коленями и сужения мира до одной точки.

Нам не разойтись, разве что мне побежать назад, но я не настолько дикая, потому иду вверх, уронив взгляд на ступеньки.

Посередине лестничного пролета, волосы на руках приподнимаются от близости мужчины, что сводит меня с ума, дыхание блокируется немыслимым сердечным взрывом в груди, а я сжимаю перила до скрипа дерева.

Вульф молча проходит мимо, но в последний момент, будто случайно, проводит пальцем по локтю, отчего меня прошибает током. Так тонко, быстро, едва дотронувшись, но выдергивает чеку из гранаты моего терпения.

Сцепив зубы, вылетаю наверх и не оглядываюсь, но в коридоре на втором этаже оказываюсь прижата к стене.

– Ве-е-ера, что ты со мной сделала? – он смотрит в мои глаза отчаянно и почти не держит, только нависает и касается горячими губами лба. – Развяжи этот узел, вылези из-под кожи, булавка. Если я тебе не интересен, просто прогони, – говорит тихо. – Скажи мне: «Пошел вон, Вульф!». Скажи это еще раз! До меня не доходит, как ты можешь говорить, чтобы я отвял, а сама дрожать от малейшего прикосновения! Скажи это, крикни на меня, пошли матом! Я пойму, развернусь и уйду. Я, блять, почти месяц не сплю... Ты же своими глазами мне плоть выедаешь, голосом в самое нутро проникаешь. Пусти меня... пожалуйста...

Я не могу ему ответить, потому что – это безумие вот так пылать, смотреть в карамельные горящие глаза и говорить себе, что ничего не чувствую. Хочу его подпустить к себе, но отталкиваю.

Гроза стирает большим пальцем сбежавшую по моей щеке слезу и, слизывая ее, закрывает глаза.

– Дурею от тебя, Свиридова. Просто дурею… – шепчет и целует мои волосы. – Не молчи, Ве-ра, – стиснув зубы, Игорь отступает, а я приваливаюсь лопатками к стене и запрокидываю голову. – Прости, я не хотел снова давить. Извини, – он разворачивается и, сжав кулаки, идет по коридору.

– Почему «Вульф»? – неожиданно для себя бросаю ему вслед и кусаю губу. Ну, кто меня тянул за язык?!

Не отвечай, не отвечай. Уходи! Сохрани себе жизнь...

Игорь останавливается, но не поворачивается. Спина напряжена, голова опущена, а я слышу только его дыхание: густое и хриплое.

И парень не отвечает, будто понимает меня без слов, просто уходит, стремительно утаскивая за собой тяжелые шаги, что отдаются болью в груди. А я остаюсь у стены, как отпечаток, слепок, отзвук... Во мне просто больше нет жизни, потому что нет прошлого страха, нет волшебного крючка, за который я цеплялась последние пять лет. Ведь ради него существовала и не прыгнула с моста, ради этого шла вперед, а теперь...

Гроза М выбил из меня все другие эмоции и чувства. Все, кроме одного: желания начать с чистого листа.

Глава 14. Вульф

Я не знаю, что творилось в моей голове, когда я это сделал. Решил же завязать с личной жизнью да и попытками поверить в чудо. Решил не приближаться к каштанововолосой коротышке с запахом моего поражения, потому что ее парфюм носился за мной повсюду, как будто она приложила ладони к моему рту и запретила дышать чем-то еще. Я втягивал ноздрями персик и ваниль – и задыхался. Какого черта остался в академии работать, сам не понимаю! Нужно было сразу уйти, как только понял, что ничего не светит. Помутнение какое-то. Я ведь только ради булавки и устроился, а она оказалась не того поля ягода. Не моя, не для меня...

Сашка прав, я просто лох, не способный увидеть правду. Как было с Ирой, когда все вокруг кричали, что она сука редкостная, а мне хотелось что-то доказать. Доказал? Ну, красавчик, теперь не жалуйся.

Но я себя никогда не жалел, страдать не умел, да и вывести меня на слезные эмоции никому еще не удавалось. Даже когда умер отец, я не чувствовал ничего, кроме пустоты. Будто вырвали что-то, и все – полная тишина.

Толку плакать и биться головой в стену, когда все кончено? Его не вернешь, да и все мы, рано или поздно, там будем. Бессмертие еще не изобрели.