Звезда и Крест

Библию он читал, долго и тяжело вникая в громадье иудейских имен, местностей Израилевых, вавилонских, египетских, подчеркивая простым карандашом удивлявшие его фразы и стихи. Продирался до самого Нового года через тридцать девять книг Завета Ветхого, а после Рождества и к двадцати семи новозаветным книгам приступил. А поскольку библейские чтения занимали только первую половину дня, то вторая посвящалась агиографии, апокрифам, великим Четьям минеям и даже Киево-Печерскому патерику в переводе Викторовой. Вскоре и само жилище его загородное преобразилось. Эзотерики былой останки в виде карт Таро, спиритических досок, книг колдовских перебрались в коробку из-под телевизора «Рубин», а потом и вовсе сожжены были в очистительном костре на окраине сада вместе с палой листвой и сухими ветвями яблонь. Им на смену – скупаемая частично в антикварных лавках, а частично совсем новая, частными издательствами и монастырями выпускаемая богословская литература. Иконы, по большей части все из тех же лавок антикварных, прикопченные маслом лампад да свечей возжигаемых перед ними не одним поколением безвестных молитвенников, занимали теперь не только красный угол, из которого улетел в мусорное ведро американский астронавт, но и стену над его кроватью, и стену напротив кровати, так что просыпался он и ночь почивал под строгим доглядом святых угодников. Свечи в прибалтийских подсвечниках все же оставил и повсюду лампад в цветном стекле понавешал, отчего жилище его одинокое промозглыми студеными вечерами полнилось теплым свечением.

«Воззови ко Мне – и Я отвечу тебе», – учил Бог Иеремию. Простое это утверждение, которому и по сей день, тысячи лет спустя, мало кто верит, открывало перед всяким человеком не только удивительный, новый мир, но и новое чувство, как если бы он внезапно прозрел, обрел слух, дар речи обрел. А ведь помимо тех, кто не верит, много и тех, кто воззвать не в силах, услышать не способен. Не одни сутки простоишь на молитве коленопреклоненной, горло сдерешь, глаза выплачешь – без всякого ответа. Однако отсутствие ответа в молитвенном труде – тоже ответ. И вовсе не означает, что Бог тебя не слышит. Слышит всегда. Не всегда отвечает. Знать, не хочет душе твоей вреда, коли видит, что просьба твоя ей повредит. Знать, бережет. Голос Божий, Его забота о нас грешных подчас и не видны, и не слышны. В отличие от созданий Своих, Он печется о нас тихо, наполняя всякое действие любовью и тайным смыслом, который понимаем не сразу, а то, быть может, и под конец земного бытия. Бывает и так, что принимаем за Него иные силы и голоса. В особенности когда голоса эти слишком уж громкие и явные, да ведут, как правило, в такие дебри, в такую трясину жизненную, из которой вовек не выбраться. Так и плутает человеческая душа в потемках, так и гибнет, неприкаянная, окаянная.

А мы-то, дурни, по духовной своей неразвитости считаем, что Бог вроде денщика: отвечать должен громко и по уставу, исполнять – сей же час. Так и Сашка вначале. С полгода молился, обретая в молитвах нескончаемых внутренний слух, чуткость сердечную, понимание Божественного молчания, знаки воли Его, подчас настолько удивительные, что рассудком человеческим, слабым, никак не понять. Стоило ему помолиться давеча об инвалидной коляске для одного штурмана 50-го авиационного полка, как уже через неделю в газетном киоске возле метро «Краснопресненская» повстречал паренька, который киосками этими теперь заправлял. В куртке кожаной итальянской. С цепью златой на шее. Пальцы в перстнях. Знать, прибыльна «свободная пресса». Присмотрелся. Господи! Так ведь это же тот самый херувим, что на перевале антенной ему культи вязал да тащил, раненого, до борта. Обнялись как родные. До шашлычной, которую держат здесь азербайджанцы, пятьдесят шагов. Заказали вина, кутабов, бараньих яиц, ребрышек. Уплетали все это богатство до глубокой ночи, до последней электрички. Так что возвращаться пришлось на такси с двумя тысячами долларов на коляску в кармане. Разве не чудо?