Звезда и Крест

Жизнь земная со всеми ее суетными переживаниями волновала Сашку все меньше. Войны кровопролитные, подлость и корысть властителей мира сего, голод и нищета, охватившие целые страны и континенты, разгул стихий, уничтожающий народ тысячами и сотнями тысяч, таяние арктического льда и даже смерть последней абингдонской слоновой черепахи виделись ему совсем в другом свете. Несуетном. Промыслительном. И оттого – трагическом. Что есть жизнь, если не цепочка невидимых и неразличимых взаимосвязей, чей тайный смысл становится понятен, только если подняться над жизнью, смотреть на нее не замыленным бытом взглядом, в котором смерть последней слоновой черепахи вовсе не случайность, но следствие равнодушия, алчности, тщеславия и гордыни, сплетенных в цепочку обстоятельств и событий, от смерти этой, казалось бы, совсем далеких, но вылившихся именно в смерть? И нет больше на земле ни одной слоновой черепахи. И тают льды. Так и человек, чья божественная сущность вспоминается лишь иногда, редчайшим секундным озарением. Под спудом греховным живет она. Путами обстоятельств и событий повязана, не чувствуя подчас этих пут. Не понимая, сколь губительны они, хотя вроде и не причиняют в жизни земной никакой боли. Но уже онемела. Ослепла. Парализована. Однако стоит только подняться из последних духовных сил да с молитвой сокровенною в горние дали, стоит взглянуть оттуда на жизнь нашу бренную да суетную, вот тут-то и становится ясно: и черепаха, и лед, и человек – все это в промысле Божьем, все в его власти. И коли тает лед, сдохла черепаха, гибнет в сетях греха человек, значит, и на это – Его воля. Значит, в силах Его все это воссоздать и воскресить, как воскресил Он уже однажды Своего Сына. Кто-то посчитает это фатализмом, но Сашка свято верил теперь: вся его предыдущая жизнь, в которую уместилась и смерть отца, и война, и ампутация, и «звезда» геройская, и Лиля с бесами, – все это звенья той самой, лихо скрученной цепочки обстоятельств и событий, что наконец привели его, безногого и падшего духом, пусть пока что и не к Божественному престолу, но на путь. И с каждой молитвой поднимают, поднимают все выше и выше в дали горние.

Ведь говорил же вслед за премудрым царем Соломоном и апостол Павел: «Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает». Так и Сашку в восхождении его в вере что ни день поджидали разнообразные, и мелкие, и тяжкие, напасти, какими проверялась стойкость его, крепость веры. То электрический чайник на кухне вдруг заискрил да оплавился, чуть было не подпалив и кухню, и дом. То от порывистого весеннего ветра треснула и со стоном обрушилась прямехонько на крыльцо старая береза. Еле на крыльцо пролез. Затем часов не меньше пяти пилил сучья, ствол, волок березовые останки к костру, ладил доской крышу, ступеньки латал. Взмок цуциком. Да и простудился на студеном ветру. Неделю провалялся в койке, исцеляясь молитвой, малиновым вареньем с иван-чаем, эвкалиптовыми пастилками, вьетнамской «звездочкой». В тот же месяц и мама с сердечной аритмией слегла в Шадринске. Сердцеведы провинциальные, не слишком, видать, в сердечных делах подкованные, до одури нашпиговали маму всяческой химией, отчего сделалось ей совсем худо – в реанимацию отправили маму. Едва отмолил.

А тут еще и отец Антоний, которому исповедовался в грехе соучастия в спиритизме, ополчился и грех не простил, наложив суровую епитимью.

– Уж на что Саул был угоден Богу, но и он Его прогневал, оборотясь к волшебству, – распекал иерей, склоняясь над Сашкой. – Сам не заметишь, как очутишься во власти Сатаны. Это ведь как зараза инфекционная. От одного на всех домашних рано или поздно перейдет. А там и до последней степени обольщения рукой подать. Сила бесовская рассудок повредит. И доведет до самоубийства. Как Саула. «Мечом и голодом будут истреблены эти пророки; и народ, которому они пророчествуют, разбросан будет по улицам города от голода и меча… И Я изолью на них зло их». В прежние времена отлучили бы тебя от причастия на двадцать пять лет как душегуба. Прочтешь Евангелие двенадцать раз. Через три месяца приходи. Авось, врачевание духовное на пользу пойдет. Главное, ведьмы сторонись.

А как ее сторониться? Звонит чуть не каждый день. Письма пишет. Сообщает о монастырской жизни, в которую после встречи со старцем погружается все глубже, обретая в ней и интерес, и смысл куда больший, чем в ведовстве. И на службы ходит, и многие молитвы знает наизусть. Только к причастию старец ее покуда не допускает. Хитер бес, изворотливей аспида. Смиренностью внешней облечен, покорностью младенческой. Бывает, и молитвы повторит. Бывает, и Херувимскую споет, как пел он ее перед египетским аввой. И все ради того, чтобы размякла человеческая душа. Вражеского подвоха не приметила. И отдалась лукавому по доброте своей и доверчивости.