Звезда и Крест

Братское повечерье, что служили теперь уже впятером в единственном на весь порушенный монастырь Никольском приделе Артемиевского храма, по причине ранних северных сумерек, отсутствия электричества, разрухи и запустения являло собой нечто первозданное, подлинное в христианском естестве. Именно так, должно быть, молились в своих пещерах первые христиане. Так делили меж друг друга хлеб, вино, свечной свет, но прежде, конечно, слова, рвущиеся смиренно из пяти мужских глоток, знавших прежде и бранное слово, и водку, и злой табак, но теперь вдруг очистившиеся, хвалящие Господа всяк на свой лад разными голосами. Феликс, Серафим, Варнава да отец настоятель. Вот и все войско Христово в здешних местах. В телогрейках арестантских поверх ряс. В куфейках на вате. В валенках с калошами. Только пар изо ртов валит. Да светятся тихим лампадным светом лики угодников Божьих, Николая Чудотворца, Спаса Нерукотворного с Владимирской Божьей Матерью. И в алтаре теплятся несколько свечей на престоле. Возвращались с повечерья в кельи простуженной темной стайкой, вышагивающей по снежной тропке под тяжкими взглядами оскверненных, истерзанных храмов, под пустыми глазницами трапезной, отверстыми, будто рот покойника, вратами Успенского собора. С надеждой трепетной и слабой все это когда-нибудь восстановить, поднять, освятить. И водрузить над обителью, в который уж раз, победный крест православия.

В новом своем жилище Сашка долго сидел в кромешной тьме, слушая, как бьет поклоны перед образами Серафим. Как утробно гудят и урчат трубы системы парового отопления, за которой нынешней ночью следит Варнава. Звонко светил месяц новорожденный. И вдруг будто грузная тень проскользнула от собора к реке. Скрипнул под шагами снег за окном. Рухнули с неба в таежную глухомань четыре звезды одна за другой. Сашка зажег свечу. Вынул из кармана куртки сложенный конверт. И в последний раз прикоснулся к жизни земной. «Милый друг, – говорила ему оттуда Лиля, – мой Ангелочек погиб. Я узнала об этом только на прошлой неделе. А до того один за другим отошли в мир иной мои старики. И жизнь мирская, жизнь в грехе потеряла всяческий смысл. Что бы там ни говорили, она погибла из-за меня. Всякое ведовство – от лукавого. И обращено прежде всего на наших близких. Их жизни – плата за дешевые чудеса. А еще собственная душа, которую, даст Бог, мне удастся сберечь для жизни вечной. По благословению духовника своего отправляюсь на послушание в монастырь. Может, сподоблюсь когда благодати принять иноческий постриг и остаться там навсегда. Этой же благодати я и тебе желаю, милый мой друг. Храни тебя Господь и Царица Небесная»!

Скомкав письмо, он поднес его к пламени и осветил ярким всполохом женских чувств убогую свою келью. Опустился на колени. И, глядя в глаза Христу на картонке, сам залился слезами.

27

Νικομήδεια[131]. Imp. С. Aurelio Valerio Diocletiano IX et Imp. M. Aurelio Maximiano VIII[132]

Долгий и изнурительный путь до столицы Вифинии славного града Никомедии преодолевали несколько дней: усталым цугом, во главе которого верхом на кургузой смиренной лошадке каурого окраса тот самый веселый центурион с косым шрамом, что арестовывал давеча Иустину с Киприаном. Следом на открытой повозке, запряженной парой волов, четверо солдат со всем провиантом, документами, оружием и исподним в мешках плотной холстины, а уж за ними крытая такой же грубой холстиной повозка с осужденными христианами, коей правил пожилой возница в широкой соломенной шляпе; замыкал процессию еще один солдат на исхудалом понуром муле. Звали его Феоктист.

Пыльными проселочными дорогами, иной раз и по выжженным солнцем степям, через быстрые горные речки и ручейки с детскими голосами, через рощи реликтовых кипарисов и ухоженные посадки плодоносящих олив двигались они все дальше на север. Часто ночевали прямо в поле или в лесу, поставив животных и повозки кругом, разводили в центре костер. Пекли на стальных листах душистые лепешки. Пили вино. Смеялись над простодушными солдатскими небылицами про ратные подвиги в Паннонии, Галлии и Пальмире, про тамошних женщин любвеобильных, про трусливых и жадных мужчин.