Звезда и шпага

— Обе, — усмехнулся генерал-поручик. — Как только пикеты первой армии встретят разведчиков противника, она тут же замедлит своё продвижение. Очень сильно. Будет двигаться со скоростью самого медленного обоза. В то же время, мы вышлем нескольких фельдъегерей с приказом, наоборот, продвижение ускорить. Наивозможно скорым маршем двинетесь вы к Москве, угрожая практически беззащитной столице Пугачёва. Тогда враг будет вынужден развернуть силы и двинуться уже на вас, устраняя угрозу. — Излагая план будущей кампании, Суворов разительно менялся. Он уже ничуть не походил на смешного, тщедушного человека с короткой шпажкой. Нет. Это был титан военной мысли, гений тактики, как станут говорить о нём много позже, после Рымника, Фокшан и Измаила. — И вот уже тебе, Магнус Карлович, как только заметите первых разведчиков пугачёвской армии, следует разворачиваться и идти на соединение с первой армией. Таким образом, мы заставим врага бегать туда-сюда, вымотаем его армию, утомим людей и коней. Первейшей задачей твоей, Магнус Карлович, будет соединиться с первой армией. Гони солдат и коней, сколь возможно скорее, выставляй заслоны, жертвуй ротами и эскадронами, даже пушками, ежели придётся, но соединить армии в единый кулак мы должны. И совместными силами дать бой пугачёвцам.

— Я понял вас, Александр Васильевич, — кивнул фон Бракенгейм, совершенно не смущающийся тем, что Суворов обращается к нему весьма фамильярно, хоть он и был моложе пожилого пруссака без малого на десяток лет. — А где и как вы собираетесь дать бой Пугачёву? — Сам Магнус Карлович в общении со старшим по званию был предельно вежлив, до своеобразной педантичности.

— Где, — пожал плечами Суворов, — мне неведомо. Тут от многого зависит, мне неподвластного. А вот условия к той баталии у меня жёсткие. Мы должны заставить врага атаковать наши позиции. У Пугачёва изрядное преимущество в артиллерии, но бомбардиры у него намного худшие, противу наших. Значит, долгую артиллерийскую дуэль никак нельзя. Они ведь пристреляются, и будут лупить по нашим позициям. Тогда мы вынуждены будем штурмовать их позиции, класть людей почём зря. Вот потому должно нам вынудить пугачёвцев самим атаковать и губить своих солдат.

— Славный план, — потёр изуродованную щёку Алексей Орлов. — Да не больно ли он сложен? А ну как ударят по первой армии пугачёвцы, не станут сворачивать наперерез добровольцам, да и разобьют её.

— Нет, брат, — покачал головой Григорий. — Не под силу пугачёвцам с первой армией сладить. А ежели они с нею в дело ввяжутся, то там им карачун. Ибо тогда добровольцы Магнус Карловича, — кивок на пожилого пруссака, — возьмут Москву. И повесят Пугачёва на воротах.

— Дались тебе, Гриша, те ворота, — усмехнулся Алексей, — или позабыл указ Катерины, про железную клетку и прочее.

— Глупый указ, — отрезал тот, и всем сразу стало ясно, из-за чего некогда всемогущий фаворит императрицы, один из организаторов дворцового переворота 1762 года, полностью лишился власти, и был низвергнут с Олимпа монаршей благосклонности. — Пугачёв слишком опасный сукин сын, чтоб его везти из Москвы в Петербург, хотя бы и в железной клетке. Его могут отбить по дороге, чего нам не надо никак.

— Отбить могут, факт, — кивнул его брат, — но народу нужно показать их вождя, показать униженного и сломленного, в той же железной клетке. Так что тут Катерина, как ни крути, права. Иначе снова поползут слухи дурные о том, что спасся, мол, царь казацкий, скрылся, да готовит новое восстание. А кому нужны ещё самозванцы? Стефку Малого помнишь, брат, черногорского вора, он ведь тоже себя Катерининым супружником называл.

— Вот ведь нашёл кого вспомнить, — усмехнулся Григорий. — Этого вора черногорского свои же и прирезали, а до того ещё и порохом взрывали. Нашего marquis Pugachev тоже неплохо бы на бочку с порохом посадить и подорвать. Чтоб и памяти по этому вору не осталось.

— Хорошо бы, — кивнул Суворов, — но для того, чтобы Пугачёва на воротах вздёрнуть или же порохом взорвать или в железную клетку запереть, надобно ещё и армию его победить. А сделать сие непросто будет нам.

— Войны и баталии никогда просто не даются никому, — в тон ему добавил фон Бракенгейм, — а коли даются, так значит, ничего доброго от этого ждать не приходится. За удачу военную всегда расплачиваться приходится, и частенько платят за это солдаты с офицерами жизнями своими, генералы же — опалой.

— Равно как и фавориты, — рассмеялся Григорий Орлов.

— Пора наши советы заканчивать, господа генералы да фавориты, — заявил Суворов. — Вам, Григорий Григорьич, доложили уже, что пушки новые прибыли? Те, что по образцам пугачёвских сработаны?

— Я уже осмотрел их и в деле проверил, — ответил генерал-адъютант, а в прошлом генерал-фельдцехмейстер — начальник всей российской артиллерии. — Не были бы пугачёвские канониры столь скверны, каковы они есть, их пушки faire fureur тот же, что и шуваловские секретные гаубицы в Семилетнюю. У нас же их для этого faire fureur слишком мало, вот в чём беда.