Звезда и шпага

Снова трубы запели ретираду, хотя враг и не был обращён в бегство, а вполне справно отбивался от нас, иногда даже пытаясь отрезать отдельных драгун или группы, которых после того беспощадно закалывали штыками. Так поступили бы и со мной, если б не вахмистр Обейко с гефрейт-капралом Болтневым. Они пробились ко мне, при этом вахмистр лихо размахивал вокруг себя палашом, весь мундир его покрывали вереницы кровавых точек, по ним можно было легко отследить каждый взмах. Болтнев же выстрелил из карабина, свалив какого-то пугачёвца, что уже готов был вонзить штык в бок моего коня, а после, бросив его болтаться при седле, поочерёдно убил ещё двоих из пистолетов, подаренных когда-то ротмистром Корениным лучшему стрелку моего взвода. С их помощью я вырвался из ловушки, и мы вместе помчались прочь от смыкающегося за нашими спинами вражеского строя.

Когда полк отступил на две с лишним сотни шагов, я огляделся и увидел баржу, уже саму по себе идущую по великой реке, бурлаков, во все пятки удирающих по снегу прочь от поля боя и мчащихся нам наперерез драгун в длинных серых шинелях. Не казаков, а именно рабочих драгун, и это давало нам большие шансы не только на жизнь, но и почти на победу. По крайней мере, над этими всадниками, слишком уже скверными наездниками они были, что видно даже с такого расстояния, да и бойцами не лучше.

Врезавшись в них с разгона, мы просто смели этих горе-драгун одним махом, что называется, протоптавшись по ним. Я даже толком палашом поработать не успел. Лишь наотмашь рубанул одного или двух врагов, даже не знаю, с каким результатом. Оставив ошеломлённого нашим бешеным натиском врага далеко позади, полк помчался прочь, вдоль берега реки ко Ржеву, где мы должны были соединиться с армией.

Но дорога эта обернулась для нас настоящим адом. Все вёрсты от места битвы до города, а было их ни много ни мало, два с половиной десятка. И идти их нам пришлось без отдыха, без остановок, постоянно в сёдлах, не спешиваясь и коней не меняя. От этого шли медленно, едва не шагом, лишь иногда переходя в галоп, когда налетали казаки. Именно тогда я и узнал, на своей шкуре узнал, каковы они казаки в последовательной и жестокой охоте за врагом. Ранее врагом этим были барские шляхтичи, теперь же, им оказались мы. И ведь какую уловку придумали пугачёвские военачальники. Всех в единую форму обрядили, только калмыков с башкирами и иных инородцев можно было отличить, по меховым шапкам вместо картузов и совсем уж неуместного вида лукам и колчанам стрел, вместо мушкетов и карабинов. Конечно, казаки носили бороды, в отличие от драгун, но, поди, разгляди их, когда они скачут с гиком, шашками размахивая, к тому же по холодному времени они лица башлыками заматывали. Так что, когда вылетали такие всадники нам наперерез, и понять было нельзя, казаки ли это или же так, рабочие драгуны, которых полк одним эскадроном расколотить можно.

Казаки атаковали нас в любое время и при любой погоде. В дождь, в грязь и слякоть, скакали на нас сквозь снежные хлопья, иногда вооружаясь привычными им пиками, какие выдавали их подлинную суть. А после следовала жестокая рубка, мы схлёстывались с казаками, разгоняя спотыкающихся коней в рысь и галоп. Несколько минут кровавой схватки и мы едем дальше, по возможности собрав казацких лошадей и тех наших, что остались без седоков. А на снегу или в грязи, как я уже говорил, за это время частенько принимался противный дождик, превращающий землю под ногами коней в подобие болота, оставались лежать без погребения трупы. Нам оставалось надеяться, что пугачёвцы похоронят и своих, и чужих, смерть она всех примиряет.

И вот утром третьего дня, считая от следующего за битвой между холмом и рекой, мы увидели окраинные дома Ржева. Перед самым городом мы столкнулись с казачьим разъездом, но бой был коротким, пугачёвцы быстро отступили, ведь из города выехали гусары, кажется из бывшего Грузинского полка, сейчас входящие в состав Московского легиона. Сталкиваться с лихими детьми Закавказья у бунтовщиков желания не было.

Гусары осадили вороных коней рядом с нами. Как, наверное, жалко выглядели мы в рваных и окровавленных, уже мундирах, на спотыкающихся лошадях, на фоне этих блистательных всадников с золотым позументом ментиков и украшенными витым шнуром рейтузами-чакчирами и сапогами из цветной кожи. Это был тот самый знаменитый эскадрон, состоящий из одних только князей.

— Эх, сукины сыны! — крикнул командир его, вбрасывая красивую саблю в ножны. Не смотря на то, что по-русски он говорил вполне чисто, в речи его ощущался грубоватый закавказский акцент. — Сбёгли! Мы муслимской кровью сабли поили, а вот бунтовщицкой они ещё не отведали!

И он прибавил несколько выражений на своём языке, которых я не понял, но, думаю, ничего от этого не потерял.

— Скоро в крови искупаемся, — заверил князя-ротмистра Коренин.

Красивый кавказец рассмеялся и хлопнул его по плечу. Откуда ему знать о мрачной иронии нашего ротмистра?

— Простите, господа, — учтиво кивнул нам князь-ротмистр. — Нам надо продолжать патруль.