Звезда и старуха

Мишель Ростен Звезда и старуха

Michel Rostain

L’'etoile et la vieille

* * *

Посвящаю моей Жозефине

That he not busy being born is busy dying…

Bob Dylan

[1]

Увертюра

Звезды светят. Они нерасчетливы, бескорыстны, тратят себя и тратят. Звезды – подарок. Мы смотрим на них и думаем: они светили всегда, они будут светить вечно. Вечно себя дарить. Нас это радует. Кто помнит, что звезды тоже гаснут? Что каждая из них в свой час исчезнет? Энергия истощится, ядро остынет, звезда сожмется и превратится в черного карлика, холодного, неприметного.

Себя мы тоже считаем звездами. Не можем представить небытия.

Утешьтесь – когда-нибудь на другой планете поэты и влюбленные, сидя на красном песке у кромки йодистого моря, станут любоваться нашей угасшей звездой, даже после смерти сияющей и прекрасной. Световые годы соткут для них иллюзию, будто звезда жива и по-прежнему великолепна.

В конечном счете наивные дурачки по-своему правы. Они наслаждаются блеском, красотой, добротой звезды, и даже если на самом деле ее больше нет, что с того? Стихи и песни – вот что важно.

Аллегро [2]

Эта звезда долгие годы входила в первую десятку популярнейших эстрадных исполнителей. Теперь рокеры и рэперы ее потеснили. Однако стоило ей выйти на сцену, выступить на телевидении, как прежняя слава к ней возвращалась. Звезда куда значительнее, чем просто воспоминание.

Звезда нетленна, почти нетленна.

А вот нашего постановщика звездой никак не назовешь. Немало подобных творцов, мнительных, взыскательных, подчас весьма высокомерных провидцев соперничали друг с другом в мире авангардного искусства, но их имена неизменно оставались достоянием довольно узкого круга.

No comment[3].

Так что постановщика от звезды отделяла зияющая бездна. И все-таки они встретились.

Однажды вечером он представлял свой спектакль на Лионском биеннале современного танца, и в антракте некий продюсер предложил ему подготовить шоу знаменитой Одетт. Постановщик безмерно удивился, что вполне естественно. И был польщен – подобное предложение очень лестно. Но соглашаться не спешил. Во-первых, ему казалось, что Одетт уже сошла со сцены. Во-вторых, то немногое, что он слышал из ее песен, ему не нравилось. К тому же он никогда не имел дела с поп-музыкой. Ведь для него, надежды и опоры просвещенных пуристов, творческих, требовательных, непримиримых новаторов всех мастей, для него, обладавшего в довершение всех бед щепетильностью и порядочностью неофита, для него искусство – святыня. И он, агностик и анархист, неизменно давал отпор власти посредственности и глупости, не оказывая мейнстриму ни капли уважения. Как видите, у постановщика не могло быть ничего общего с громким и броским миром поп-культуры, где царила Одетт. Перспектива работать с ней отнюдь его не прельщала. Однако тщеславие пробудила. Из суетного желания покрасоваться он не ответил решительным отказом, а попросил несколько дней на размышления.

Антракт окончился, началось второе действие. Постановщик вышел из-за кулис в прекрасном настроении. Спектакль явно удался, их с труппой ждал успех, да еще ему подвернулась возможность добиться международного признания. Его эго непомерно раздулось. Направляясь к ложе, постановщик запел во весь голос от полноты чувств. К нему бросился администратор театра: пожалуйста, потише, свет давно погас, идет спектакль.

Ой, простите!

Через час спектакль завершился, аплодисменты, овации, зрители и правда в восторге, постановщик пьян от всеобщего восхищения. Цветы, шампанское, поздравления со всех сторон. Он воспарил в небеса.

И спустился на землю лишь в тот момент, когда вместе с труппой и техническим персоналом покинул театр Выживания-Пропитания. Они не знали, где будут праздновать: какая разница, уж найдем что-нибудь. Шумели, галдели, заполонили всю улицу, шли куда глаза глядят, беспечные, радостные, как всегда после спектакля. Раз десять пытались зайти в ресторан и раз десять слышали одно и то же: «Простите, сейчас слишком поздно, мы закрываемся». Или: «На четырнадцать человек без предварительного заказа? Увы, мест нет! Ничем не можем помочь». Ничего страшного, идем дальше, ночь так хороша, на душе легко, все довольны собой и друг другом, неважно, где нас накормят.

Вдруг – о чудо! – в небольшом ресторане на левом берегу Сены нашлось четыре столика рядом – кто-то забронировал, да так и не пришел… Невероятно! Постановщик вошел последним. Направился к рогатой вешалке, чтобы повесить плащ.

Там стояла Одетт, звезда собственной персоной, та, с кем ему только что предложили работать, именно она, и как будто ждала его!

Позднее он говорил, что всем обязан счастливой звезде.