Звезда и старуха

Постановщик опешил. Столько случайностей промелькнуло перед ним словно в ускоренной съемке. Они с труппой могли оказаться в любом другом квартале Лиона, в любом другом ресторанчике. Он мог войти через другую дверь, повесить плащ на другую вешалку, вообще не взять плаща в такую теплую ночь. Но нет, он неуклонно, слепо стремился навстречу Одетт. И узнал ее сразу, хотя обычно никого не знал в лицо и был до крайности рассеян. Цепь совпадений сковала его. Со скоростью света! Звезда приблизилась к планете с неземной точностью, свойственной всем небесным телам.

Постановщика поразило ее появление. Он понял, что это указание свыше.

Следует заметить, что наш герой – атеист, но со склонностью к мистике. Он не верил ни в бога, ни в черта, уважал только здравый смысл, не любил клириков и всяких выдумок для детишек. Однако его сбивали с толку судьба и случай, подспудные течения жизни, непостижимые и таинственные. Он пытался разгадывать сны. Восхищался пророческим безумием поэтического вымысла и сверхъестественными явлениями. Совпадения его завораживали. Он никогда не насмехался над людьми, что рассказывали о потусторонних голосах, странных видениях, внезапных озарениях. Одним словом, был охотником до всего, что не поддавалось разумному истолкованию. Морочил голову себе и другим, не боясь приукрасить действительность.

А потом охотно признавал, что все это вздор, творческая фантазия. Потом, спустя какое-то время.

То есть увлекался паранормальным, но не стал оккультистом? Создавал легенды, избегая самообмана? Вы правы, понять нашего постановщика нелегко.

При встрече с Одетт его охватила дрожь, и он сразу догадался, в чем дело. Принял данность, подчинился ей. Одетт оказалась здесь сегодня ночью? С ума сойти, просто с ума сойти! Но раз она ждала меня, что ж, да будет так, я не отступлю.

Постановщик отважился.

Вышел из ресторанчика, достал мобильный, позвонил продюсеру:

– Да, я согласен!

– В смысле?

– Прости, что звоню так поздно, но мне нужно сказать тебе поскорей: я согласен работать с Одетт. Представляешь, мы с тобой говорили о ней около семи, а сейчас, в одиннадцать, она вдруг сама мне явилась! Это знак, я не вправе отказываться. Сам не знаю, за что берусь, ввязываюсь очертя голову. Сделаю, что смогу, а там видно будет.

Одетт отправила постановщика в нокаут в начале первого раунда. Он решил работать с ней не из профессионального интереса, даже не ради саморекламы. По сути, он сам вообще ничего не решал. Просто пошел на поводу у странного бессмысленного стечения обстоятельств. Честно говоря, серьезные люди так не поступают.

Постановщик сунул мобильный в карман. Тот растерянно загудел, забарахтался в темноте: «Ж-ж-ж». От волнения постановщик забыл повесить трубку, как мы все еще говорим, хотя вешать нынешнюю трубку решительно некуда и незачем. «Ж-ж-ж» – мобильный жужжал, ворчал, вибрировал в кармане штанов. Пришлось достать его, нажать на красный значок, восстанавливая тишину, снова спрятать, и пусть лихой веселый поток событий смывает дальше остатки здравомыслия.

Подобно большинству своих ровесников постановщик боготворил Сартра и до сего вечера полагал, будто для каждого из нас существуют лишь те звезды, что мы сами водрузили на собственный небосвод. Мое бытие – результат моих действий, мои действия – результат моего бытия; я несводим к своему бытию, я – то, чем я не являюсь, и прочие экзистенциалистские парадоксы, ну, вы знаете, а также подсознание, Фрейд и tutti quanti[4]. Так что на моем музыкальном небосводе сияют лишь мои звезды, само собой, никакой мейнстримной эклектики, модных шлягеров, стариковского ретро. Наш постановщик – не сноб, не сектант, но всему есть предел! Ладно там джаз, рок, «Beatles», Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Бьёрк; допустима некоторая эстрада, даже рэп, да-да, вы не ослышались, но, конечно, куда важнее Моцарт, Мусоргский, Бетховен, Альбан Берг[5], Филип Гласс[6], Монтеверди и Вагнер (он очень любил Вагнера, nobody is perfect![7]). И что, скажите на милость, будет делать попсовая Одетт в этом избранном обществе?!

Постановщик вернулся в ресторан. Вошел через ту же дверь, миновал ту же вешалку, приблизился к сидящей Одетт. И замер. Официантам, одетым по-старинному в черные фраки, с белыми фартуками и полотенцами на плече, приходилось делать лишний крюк, чтобы его не толкнуть. Одетт завораживала. Все вокруг смотрели только на нее: женщины под пятьдесят – с безграничным обожанием, пожилые мужчины – с пафосной юношеской страстью (сильный пол порой глуповат), молодежь – с любопытством, хоть и не знала, кто это. Одетт притягивала и ослепляла. Звезду всегда окружает сияние и магнитное поле, тут не ошибешься.

Каждому казалось, что огромные глаза видят именно его. Хотя на самом деле она ни на кого не смотрела. Проникновенный взгляд Одетт, усвоенный раз и навсегда, действовал безотказно. Властно, безжалостно, безотлагательно. Она соблазняла всех вне зависимости от пола. Покоряла. Мастерски, блестяще. Полное поглощение – сопротивление невозможно.